Ермолаев сразу проснулся, даже привстал на локте, глядя свирепо на жену:
— Да ты в своем ли уме, Валентина, о чем это болтаешь? — она сразу затихла: если Егор назвал её так, значит, рассердился не на шутку. — Чтоб своё дитё губить у какой-то глупой старухи? Вздумай только! Я те тогда… — остыв, добавил укоризненно: — А ещё в церкву бегаешь, да ведь это грех — дитя своё губить!
— Дак, Егорушка, — попыталась оправдаться Валентина, — Васятке годик всего сравнялся, куды мы с другим малым денемся? Голодно…
— Ничего, мать, продержимся, — Егор ласково погладил жену по животу. — Не горюй, не одним нам голодно живется.
Глава IV — Ехали солдаты…
«Ехали солдаты
со службы домой,
на плечах погоны,
на грудях кресты…»
(Солдатская песня)
Трудным был двадцатый год. Очень трудным. После разорительной гражданской войны молодая республика Советов поднималась на ноги, словно оглушенный дубиной человек — с трудом, шатаясь, всю волю собрав в кулак, чтобы устоять.
Голод гулял по стране, косил людей. Народ требовалось накормить, и решение проблемы виделось в продразвёрстке — изъятии излишков продовольствия у тех, кто эти излишки имел.
Сибиряки — народ крепкий, обстоятельный, привыкший к трудностям. Эти самые трудности и выработали знаменитый сибирский характер — самостоятельность, чувство собственного достоинства, доброта, честность, непримиримость к насилию, жизненный оптимизм у сибиряков в крови. И в сочетании с широкой, непонятной всему миру, русской душой, этот характер — явление уникальное.
Всякий трудолюбивый человек в Сибири мог достичь необходимого благосостояния, и обычный сибирский крестьянин-середняк в центре России мог прослыть кулаком, а таких в Сибири оказалось немало. Бедными были только ленивые да невезучие — в любом деле необходимо и простое везение: чтобы град посевы стороной миновал, чтобы корова благополучно отелилась, конь-кормилец не пал, да чтобы парни в семье рождались… Да мало ли на свете причин, которые или помогают достичь этого благосостояния, или же лишиться его?
Крестьяне-сибиряки приняли советскую власть спокойно — они пока ничего не приобрели, однако ничего и не потеряли, хотя белые, откатываясь на Восток под натиском красных, старались принести как можно больше вреда: увозили с собой всё, что было возможно, а то, что невозможно — уничтожали.
К этому обстоятельству сибиряки тоже отнеслись спокойно: война — не мать родна, зато земля — матушка, она поможет пережить лихую годину. Ну, а если помощь государству нужна, то её можно и оказать: России от беляков досталось больше. Поэтому к продразвёрстке сибиряки отнеслись с пониманием: надо, значит, надо, не век, чай, это лихо.
Однако уже весной двадцатого года стали проявляться первые признаки недовольства: мало того, что хлеб требовалось сдать в нереальные сроки — апреле-мае, когда остается только семенное зерно, и невыполнение задания строго каралось вплоть до конфискации имущества, так волостное начальство замучило крестьян и другой повинностью — гужевой.
Март — горячая пора. В Сибири, как нигде, ценится не только погожий весенний день, но и час. Надо готовиться к полевым работам, а приходилось по спецнарядам выполнять гужевые и почтовые обязанности, причем, работа эта, как правило, не оплачивалась.
Ишимский уезд — самый богатый в губернии, потому и продразвёрстка тяжелее, и другие повинности чаще, и не случайно первые крестьянские волнения случились весной именно в Ишимском уезде. Прислушаться бы губернским представителям к тому, о чём говорят крестьяне, да призадуматься… Однако, выбравшись из грязи да попавши в князи, князем всё-таки не станешь. А тут — мандат в кармане, дающий широкие полномочия, на поясе наган, пресекающий одним своим видом все возражения, как не вскружиться голове, как не почувствовать себя властелином чужой жизни? Да ещё и плебейская тёмная зависть к более удачливому, богатому вдруг выплеснется из души: «Ты унижал меня? Так я теперь унижу тебя вдвое. Я для тебя сейчас Бог и царь!»
— Сейчас лето, ешьте траву, ройте корни и питайтесь! — заявил в Озернинской волости уполномоченный Тюменского губпродкома. Заявил беднейшим крестьянам, которые, получив землю, надеялись благополучно отсеяться, вырастить урожай. А уж с того урожая можно и государству выделить пай, и самим из нужды выбраться.
