— Во-во, — заворчала сразу мать, — вечно у тебя не как у людей, все начальники — как начальники, а ты сроду за всех сама работаешь, скоро и за уборщиц будешь полы мыть.
Ефимовна опять жила со старшей дочерью: не с кем было оставлять Шурку, а Дуся, как и Павла, тоже работала днем. Ей предлагали комнату в общежитии, но Дуся отказалась: Виктору осталось служить недолго, а ей одной было жутко находиться в пустой общежитской комнате, где кроме казенной кровати да стола, ничего не было. Да и Виктор не хотел, чтобы жена жила отдельно от матери.
Дуся теперь меньше смеялась и шутила, похудела: переживала из-за смерти первенца Коленьки. Он был младше Шурки на два месяца, и случилось невероятное: новорожденные тетушка с племянником стали молочными братом и сестрой — то Павла кормила грудью малышей, то — Дуся. Но не суждено было жить Коленьке: родился с пороком сердца.
Вообще жизнь у Павлы и ее детей складывалась не столь удачно, как у сестер. Правда, Василий разошелся с Физой, но женился вновь, и растут у него двое сыновей — не угас род Егора Ермолаева. О Розе и говорить нечего — все у нее в полном порядке: любящий верный муж, смышленые сыновья. Материально Насекины обеспечены хорошо, живут в отдельном финском доме в поселке военнослужащих с красивым названием — Белый Яр на северо-западной окраине Тавды.
У Зои было иногда не все ладно да гладко, да ведь во многом она, как считала Павла, сама виновата, однако всегда помогала попавшей в беду сестре, которую не раз из-за скверного заносчивого характера увольняли с работы, заодно и служебной жилплощади лишали. Тогда Зоя шла к сердобольной старшей сестре с повинной головой: «Паня, помоги!» И старшая сестра забывала все обиды, нанесенные ей, прощала и помогала: давала кров, устраивала на работу. Встав на ноги, Зоя мгновенно все забывала и начинала относиться к Павле с прежним презрением и превосходством.
Что касается собственной жизни, то Павла только себя винила за многие неудачи: не закончила учебу в педучилище, выскочила замуж за Копаева семнадцати лет. Куда ни глянь, а все судьба норовила к ней повернуться не лицом, а боком.
В двадцать шесть лет Павла Дружникова осталась одна — ни вдова, ни мужняя жена: Максим так и не вернулся с фронта. Был он горячим и вспыльчивым по характеру, безрассудным ревнивцем, хотя и сам изменял жене, но лишь сейчас Павла поняла, что и впрямь жила с Максимом как за каменной стеной, не зная забот и хлопот — все заботы о семье на свои плечи взвалил Максим. Он же помогал и сестер с братом на ноги ставить. А без него хватила горя и лиха с избытком.
Конечно, не у нее одной война мужа отняла, да ведь вернулся Анищенко из его отделения, Панов приехал. Оба потеряли на фронте по ноге, но живые же, живые! А Максима нет. Теперь она точно знает — нет. Однажды ей довелось по газетным делам побывать в Жиряково, и она посетила своих прежних подруг-солдаток, с кем переживала лихую военную годину, с кем оплакивала погибших мужей. И жена Александра Кожевникова рассказала ей, что Бочкаревы получили от кого-то письмо, где было написано, что Максим с Александром в одном бою пострадали: Кожевникова ранило, его в санбат отправили, он по дороге умер, а Максима нигде не нашли.
Деревенька, где шел бой — небольшая, Чернушка называется. Шесть раз из рук в руки переходила, пока не отбили ее у фашистов окончательно. Неизвестно, почему так упорно командование кидало войска на приступ затерянной среди болот деревеньки, может, сковывало этим продвижение немцев вперед, вполне вероятно, что это было и простой ошибкой, но солдаты, повинуясь приказу, утопая в не застывшем еще болоте, упорно шли в бой.
Максим был всегда впереди своего отделения, однажды бесстрашно во время первой атаки ворвался в офицерский блиндаж, вскинул над головой гранату и закричал яростно: «Ложись, гады!» — и выдал свой замысловатый мат. Погибали бойцы, а Дружников словно заговоренный — здоровехонек и даже не ранен был, лишь глаза удало посверкивали.
После шестой атаки, когда немцы не выдержали и отступили, собрались уцелевшие тавдинцы вместе, а, отделенного, Максима Дружникова — нет. Точно знали, что среди раненых, которых отправили в тыл, его не было, среди убитых — тоже. Бросились искать по лесу, да где там! Метель да ветер сделали свое дело, все позамели, где-то под снегом либо в незамерзшем болотном «окне» и остался Максим — убитый или раненый. А тут приказ получили: «Вперед!» И пошли вперед друзья-солдаты, так и не разыскавшие Дружникова.
