Новая работа ей не нравилась: приходилось всем улыбаться, готовить чай директору, выполнять его поручения, не связанные с техникумом: характер совсем не подходил для секретарской работы, где главное — умение угождать, а вот как раз это делать Павла и не умела. Но деваться некуда, а тут — работа в тепле, в чистоте, небольшая, но твердая зарплата. К тому же дали квартиру в доме почти рядом с техникумом на памятной для семьи Дружниковых улице — улице Сталина, где жили до войны. А в прежнем их доме, откуда переехали на Сталинскую, разместилась музыкальная школа.
Виктор ушел с гидролизного завода и работал учеником каменщика на стройке. Эта профессия ему нравилась, к тому же сдельная работа позволяла заработать больше, чем на заводе. Виктор почти всю зарплату отдавал Павле, так что жизнь семьи потихоньку налаживалась.
Виктор к семнадцати годам вытянулся, стал широкоплеч, а Павла в свои тридцать четыре выглядела молодо, больше походила на его старшую сестру, чем на мать. Виктор однажды со смехом признался, что девчонки со стройки подумали, увидев их однажды вместе в кинотеатре, что Павла — его подружка. «Представляешь, мам, — хохотал Виктор, — ты — моя подружка!» Павле было приятно это слышать, значит, она и впрямь еще хороша.
Однажды за ужином Виктор предложил Павле сходить в кино. Снова шел любимый всей семьей «Багдадский вор», фильм довоенный, очень трогательный, песню из него «Никто нигде не ждет меня — бродяга-а-а я-а-а…» — постоянно распевал голосистый Генашка.
Павла согласилась и переоделась в симпатичное шерстяное платье, недавно купленное ей Виктором с получки, подкрасила губы, капнула на палец «Красной Москвы» — она по-прежнему любила эти духи, тронула себя за ухом, на которое спадали прямые, почти черные волосы, пышные, густые.
Виктор вертелся рядом, тоже разглядывая себя в зеркало. Но, в отличие от матери, он вылил на себя полпузырька «Шипра».
Генка валялся на кровати, наблюдал за ними с усмешкой и горланил на весь дом: «Бродяга-а-а я-а-а-а!!!» — он смотрел этот фильм раз десять и отказался идти с ними в «Октябрь» — единственный в городе настоящий кинотеатр. К тому же Генке больше нравилось бегать в клуб завода «семи-девять», где тоже часто шли советские и трофейные фильмы, и пересказывал содержание «в лицах». То представлял смешного толстяка-инженера Карасика из фильма «Вратарь», надувая щеки, подпрыгивал на месте и басом кричал: «Ерунда! Дождик! Ерунда!» Или же изображал летающий истребитель и взахлеб рассказывал о трех закадычных летчиках из «Воздушного тихохода», которые поклялись до конца войны не влюбляться в девушек, и песенку из того фильма переделал по-своему. «Первым делом поломаем самолеты, — дерзко голосил он, получая не раз от бабушки подзатыльник, — ну, а девушек, а девушек — потом!» Бывало, не поддавался мальчишка бабушке, и та носилась за внуком с веником в руках, пытаясь огреть его по тощему заду, а тот хохотал во все горло, увертываясь, пока не надоедало развлечение, и тогда улепетывал на улицу.
Гена вообще рос смешливым, скорым на розыгрыши, прибаутки, как и Максим, и порой так заразительно смеялся, что не удерживались и другие. Одно плохо — мальчишку продолжали бить припадки.
— Ну, как, Генашка, хорошо я выгляжу? — мать потрепала сына по волнистым, совсем как у отца, волосам, вздохнув при том: «Где ты, Максим? Видел бы ты своего сына, он так похож на тебя…» — Хорошо я выгляжу?
— Во! — Генка выкинул вверх большой палец левой руки. — Вы прям как жених и невеста!
— А правда, мам, — шутливо спросил вдруг Виктор, — может, мне и в самом деле жениться? — в его голосе, кроме шутливости, проскользнуло нечто странное, и Павла насторожилась:
— Что, уже и на примете есть кто-то? — спросила сына.
— Да, — улыбнулся сын.
— И кто же?
— Нина Шалевская, ну, она с нашей Лидкой дружит, на Лесной живет.
— Да знаю я! — досадливо махнула рукой Павла. — Только не очень мне эта семья нравится. Как будто из кулаков они. Да и девчонка… Крученая какая-то, верченая. Тебе такая не нужна.
— А какая? — набычился Виктор.
— Не знаю, но не такая. И вообще я с кулаками родниться не собираюсь! Этого еще не хватало! Отец куркулей раскулачивал, а ты за кулачкой бегаешь!
