Колхоз выписал мне картошки. Молоко дает жена председателя сельсовета Симакова Василия Трофимовича. Да и другие женщины, кто свеколку принесет, кто морковки пошлет с ребятами. Думаю, проживем зиму с Витенькой хорошо. Уже неделю идут занятия. Ребята хорошие, послушные и любознательные. На уроках не балуются, наверное, боятся Симакова. Он им сказал на первом уроке, что, если будут баловаться, то самолично баловников поучит ремнем. Он такой огромный, весь в бороде, сердитый иногда, так что не мудрено, что ребятишки поверили ему, что так и сделает. А на самом деле Василий Трофимович — очень добрый человек, я у Симаковых жила чуть не месяц, и они с меня за это ни копейки не взяли, хотя и питалась вместе с ними…» — Павла задумалась, о чем еще написать матери: событий и впечатлений много, какие из них будут интересны Ефимовне?
В это время в двери сеней кто-то требовательно и нетерпеливо застучал. Павла даже вздрогнула от неожиданности, пошла в сени.
— Кто там? — спросила, прежде чем скинуть крючок. Время еще не позднее — семь часов, но на дворе давно темно, школа находится на окраине села, и в школе она одна, как тут не опасаться.
— Эй, мне бы учительницу надо! Дрова привез! — раздался за дверями незнакомый мужской голос.
— Подождите минуточку, я сейчас, — Павла накинула пальтецо, шаль, надела ботики, вышла во двор, где пофыркивала лошадь, запряженная в телегу — наступил ноябрь, а снега все не было, земля задубела и звенела под ногами, потому санями до сих пор не пользовались. Возле телеги топтался мужчина в длинной шинели.
— Гляди, хорошие дрова, березовые. Уже и на чурбаки разделанные, сухие. Показывай, куда складывать, а то мне быстрей надо! — скомандовал незнакомец.
Павла открыла дровяник, вынесла и зажгла керосиновую лампу, подвесила её над дверями, схватилась за чурку. Но человек грубовато сказал:
— Да не путайся ты под ногами! Сам сложу, тут вот у дровяника, а мужики потом переколют.
Незнакомец быстро и ловко таскал увесистые чурбаки, складывал их у стенки. Двигался легко, почти бесшумно ставил на землю слегка косолапые ноги, обутые в сапоги.
— Ну, вот и все, вот и лады! — удовлетворенно сказал человек, завершив работу. — Дело сделано. Дай-ка попить, а?
— Конечно, конечно, — заторопилась Павла, бросилась в дом, но с крыльца спросила. — А, может, чайку горячего попьете перед дорогой?
— А что? Ежели горячий, то хорошо, можно и попить, — согласился незнакомец. — А то мне на Четырнадцатый ехать. А в Шабалино у меня сестра живет, я к ней по делу приезжал, заодно попутно и дрова для школы завёз, все равно ведь надо. В вашей школе моя дочь учится, Раечка, она живёт у сестры, у Бурдаковых, — человек говорил быстро, стремительно, так, как и складывал дрова.
Павла вспомнила Раечку, тихую кареглазую девчушку, всегда восторженно смотревшую на учительницу. Она завела гостя в дом, где было тепло и уютно, не то, что в первый день приезда. Человек вытер сапоги о половичок возле дверей, перешагнул через порог, глянул в лицо Павлы и остановился в нерешительности, почему-то сбился с быстрого окающего говорка:
— Может… неудобно это вам, — перешел неожиданный гость на «вы». — Это… чаем поить меня?
— Ну что вы! — поспешила его успокоить Павла. — Чай готов, горячий. И даже щи есть. Хотите?
Павла захлопотала у печи, которая всей массой стояла в ее квартире, а одной стенкой выходила в класс, где занимались ребята. В печи было сделано «окно» с чугунной плитой для приготовления еды. На плите — чугунок со щами, постными, правда, но зато у Павлы имелась сметана: утром прислала мать одного из шабалинских учеников. Рядом с чугунком — пузатый алюминиевый чайник.
Человек сказал:
— Ну, давайте и чаю… и щей! — он разделся, повесил шинель с шапкой на гвоздики, заменявшие вешалку.
Павла налила полную глиняную миску щей, подала сметану. Нарезала хлеб, налила в кружку чай, поставила всё перед поздним гостем, отодвинув недописанное письмо в сторону. Закончив хлопоты, и сама присела к столу. И только тут разглядела гостя.
Было ему, наверное, уже за тридцать. Волосы светлые и не особо пышные, но волнистые. Глаза голубые, на верхней губе щеточка «ворошиловских» усов, лицо спокойное и мужественное, обветренное. Человек ел медленно и осторожно, и это совсем не вязалось с его быстрыми и ловкими движениями, когда он разгружал дрова.
