На пороге возник бородатый мужик в суконной куртке нараспашку:
— Здорово живешь, учительша! — громыхнул незнакомец басом. Витюшка перепугался и заплакал. — Ого-го! Чего это герой такой ревет? Ну-ко, — он протопал к печи, сделал пальцами «козу» мальчишке, щекотнул его под мышками, потом деловито уселся за стол.
Павла со страхом наблюдала за неожиданным громоздким и басовитым гостем, похожим лохматой бородой на разбойного атамана.
— Эта… Я, значит, председатель нашего Шабалинского колхоза Васьковского сельсовета — Симаков Василь Трофимыч. Мы, значит, сообча помогаем вашей школе. Тут у нас деревеньки кругом, даже из жиряковского Четырнадцатого участка детишки ездют, хотя эти жиряковцы вовсе и не наши, относятся к Нижней Тавде. Ну да нам не жалко, детишки всё одно наши, совецкие. Да и мужиков из Жиряковского сельсовета мы знаем — из нашей округи, а причислены к другому району, мать их, этих начальников безголовых, — ругнулся Симаков, — А вобче мы привычные, всё нас то туда, то сюда определяют. Область то Тобольская, то Обь-Иртышская… Тьфу! — он сплюнул даже и тут же покраснел из-за этого.
И не знал Симаков, что через год область станет Омской, потом настанет момент, и верхне-тавдинский район присоединят к Свердловской области, а рабочий поселок Верхняя Тавда станет городом. Спустя тридцать лет возникнет вопрос о возвращении района в Тюменскую область, а затем ровно через столько же лет — еще раз. Но в первый раз руководители областей не сошлись на том, что свердловчане предложили тюменцам впридачу к Тавдинскому району еще и Таборинский — глушь болотную, комариный край, напичканный исправительно-трудовыми лагерями, но таких, Богом забытых уголков, и в Тюменской области полным-полно.
Второй раз этот вопрос подняли уже сами тавдинцы, сожалеющие, что город в свое время не перешел под юрисдикцию Тюмени: со своей развитой лесообрабатывающей промышленностью город мог бы стать вторым по значению после областного. Но в России тогда настали такие смутные времена, о которых в тридцатых годах никто и помыслить не мог: знаменитые на всю страну заводы стали задыхаться и хиреть, и Тавда вместе с её жителями оказались не нужны не только Тюмени, но и тем людям, которые окажутся у власти…
Но, слава Богу, не доживут до тех злых времен ни Симаков, ни Павла. И, может быть, в том их счастье — не разочаровались в деле, которое считали важным и полезным, не приходили в ужас от того, как принять новое время, не видели разрушение сельского хозяйства, разбитые заводские окна и трубы без единого дыма.
— Жизня смутная и неопределенная, — басил Василий Трофимович. — Но мы учителей уважаем, в этом будьте уверены. Зарплата ваша — само собой, про то начальство ваше позаботится, а истопник, дрова — наше дело. И ремонт в школе, в квартире вашей — тут мы всем миром вам поможем. Ну, как, согласны?
— Конечно! — закивала радостно Павла. — Я могу свою квартиру и сама в порядок привести, мне бы только извести, чтобы побелить, да пожить бы где, пока ремонт делаю, а посудой обзаведусь, как получу деньги, тогда все и куплю.
— Ну-у, — гуднул Симаков. — Это дело поправимое. Пока у меня поживёшь, постолуешься, и денег с тебя не надо, — он и сам не заметил, как перешёл на дружеское обращение, учительша-то моложе раза в три. Павла нисколько на него не обиделась, потому что ей сразу понравился этот большой и, видимо, добрый человек. А Симаков всё басил, — Какие у тебя сейчас деньги? А всё, что надо, мы тебе дадим, людей для ремонта выделим, ты не сомневайся. Десять дней, думаю, хватит, а? А теперь пошли, чего тут сидеть в холодной избе? — Симаков подхватил Павлин чемоданчик, подождал, пока она оденет сына, так же легко и его вскинул на другую руку. Витюшка не испугался, как прежде, а ухватил вдруг человека за бороду и засмеялся.
— Ох, ты, байстрюк этакий! — вскрикнул Симаков не столько от боли, сколько от неожиданности. — Цепко, глянь-ко, ухватился!
— «Здравствуйте, мама, сестрички Заря и Роза, братик Вася! Пишу вам о своей новой жизни. Устроилась я хорошо — живу в квартире при школе. Мне помогли сделать ремонт. Люди здесь, в Шабалино, хорошие и отзывчивые. Помогли, чем могли. В квартиру даже мебель дали, что была на складе, реквизированная у кулаков. Здесь раньше жил учитель-мужчина, его арестовали, увезли куда-то. Говорят, когда колхозы организовывали, он не против колхозов был, а говорил, что в колхозы надо не всю живность сгонять, это, дескать, неправильно, не по-человечески. Его и увезли. А потом оказалось, что прав он был: товарищ Сталин в своей статье „Головокружение от успехов“, оказалось, о том же говорил. Но учитель уже не вернулся. Шабалинские женщины дали немного бязи и сатину, вот и занавесочки на окна сшила. А как получку в городе получила, то купила одеяло и подушку, ситца на простыни да еще скатерку. И вам послала двадцать рублей.
