Поселилась семья на Тычковке, потому что с уходом Егора из милиции они лишились и служебной квартиры. Домик, хозяйкой которого была маленькая сухонькая старушка с пронзительными черными глазами, стоял в центре улицы Новой. Кто-то, наверное, в насмешку так назвал её, потому что домишки там были старые, вросшие в землю, и вся улица — грязная и замызганная.
Ульяна Трофимовна, или просто баба Уля, пустила Ермолаевых к себе охотно: скучно жить одной, даже собаки во дворе нет, а тут стало в доме весело и шумно от детского крика. К тому же Ермолаев делился с ней и хлебом, а баба Уля очень любила булки с маком.
С Валентиной хозяйка сдружилась быстро, помогала ей колготиться с ребятней, а та в свою очередь и пол у хозяйки мыла, и к столу приглашала. Словом, все складывалось как нельзя лучше, Валентина вздохнула свободно: жизнь сытая, дети под приглядом, в доме чужом почти хозяйка, который мог и вообще Ермолаевым остаться — одинокая баба Уля была в очень преклонных годах. Правда, Егор, бросив службу в милиции, стал молчаливым. Возился в свободное время по хозяйству или газеты читал, и все — молча. Но зато никаких тебе Нюрок, никаких поездок: в селах создавались колхозы, одновременно раскулачивались зажиточные крестьяне, противники колхозов, и вновь милиционеры не знали покоя.
И вдруг такая беда — заболел Егор, да так тяжело, что угасал медленно и верно. Чтобы прокормить семью, Валентина устроилась работать техничкой в школу, где училась Павлуша, оставляя Егора и младших детей на попечение старшей дочери.
— Панюшка, а как у тебя дела в школе? — спросил Егор, когда напился.
— Хорошо, папа. Вчера отметки за семестр вывели, у меня одни «хоры».
— Ты умница у нас, Панюшка. Учитель твой, Илья Григорьевич, всегда, помню, хвалил тебя. Говорил, что ты — умная девочка, только скрытная очень, замкнутая. Отчего так, Панюшка? Отчего все время над книжками сидишь, а не пойдешь погулять с подружками? — Егору трудно говорилось, но соскучился он по беседам с Павлушей, которую очень любил.
— Не хочу, папа. Я лучше с тобой посижу.
— Расскажи тогда, что у вас в школе делается.
— У нас теперь есть пионерский отряд, и меня назначили звеньевой. Я теперь за всех отвечаю, — тихо начала рассказывать девочка.
— Ну-ну, — поощрил ее отец, — что же вы делаете?
— Помогаем ликвидировать неграмотность. Я учу маму и бабушку Мироновну, да еще бабу Улю. Они уже могут читать по слогам, а мама — писать печатными буквами. А еще у нас теперь и мальчишки учатся — нас объединили. А оценки ставят всем такие, какие я получу, потому что я — звеньевая.
Это было время, когда государство пыталось найти нужную ему систему образования, поскольку старая была отвергнута, и школа стала полигоном для экспериментов. Объединение женских и мужских школ, а также оценка знаний целой группы учеников по успеваемости звеньевых — это один из экспериментов. Но следует отдать должное здравомыслию руководства Наркомата образования: вскоре такая оценка знаний школьников была отменена.
— Ну, а если ты получишь плохую оценку? — поинтересовался Егор. — И всё звено получит плохую оценку?
Павлуша кивнула. И добавила:
— Наше звено на первом месте, я стараюсь не получать плохие оценки.
— И ребята из твоего звена, получается, могут даже уроки не учить, раз всё равно получат хорошие, которые тебе поставят, да?
Павлуша шевельнула равнодушно плечами: ей было всё равно, учат ли уроки её товарищи-школьники. Главное — она учит.
— Мать-то за книжки ругает? — спросил Егор. — Прежде ведь ругалась, когда я тебе деньги на книжки давал. Она и Анютку ругала. Помнишь Анютку?
Павлуша кивнула.
— Почитала бы ты мне вслух, Панюшка? Что в газетах пишут?
Девочка взяла свежую городскую газету и начала читать:
— «…Зверски расправились кулаки с комсомольцем коммуны „Новый путь“ Голышмановского района трактористом Петром Дьяковым. Во время пахоты в поле на него напали ночью кулаки, избили, а затем облили керосином, подожгли и скрылись. Но тракторист сумел выползти на дорогу… Его подобрали коммунары…»
— Знаю Голышманово. Бывал там. А кулачье-то все не успокаивается… — задумчиво сказал Егор. — Били, били мы их, да, видать, не добили. А помнишь, как в Богандинке жили? Хорошо там было: воздух чистый, молоко у Катаевых свежее брали. Вот и мне бы сейчас молочка — так хочется!
