– Моргана…
– Это правда?
Руин посмотрел на нее немного удивленно – прежде она таким тоном с ним никогда не разговаривала. Он даже сделал движение оборвать ее, напомнить, как следует разговаривать – но не стал. Решил проявить терпение.
– Моргана, послушай… Да, это правда, но мне казалось, ты сумеешь понять…
– Что понять? Вы забрали у меня детей! – закричала она. – Вы не спросили меня! Вы за меня решили, что для меня будет лучше! Это я должна понять?
– Моргана, в тот момент ты ничего не могла решать.
– Речь шла о двух человеческих жизнях! О моих детях! Вы должны были подождать, пока я приду в себя! Вы должны были узнать мое мнение!
– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – угрюмо ответил Руин. – Потом ты уже не смогла бы их отдать чужим людям. Ты не позволила бы нам сделать это.
У женщины в одно мгновение от волнения сел голос.
– Ты понимал, – едва слышно прошептала она. – Ты это понимал и все равно сделал.
– Я думал только о том, чтобы тебе было лучше.
– Ну и как? Теперь мне лучше?
Ее взор был холоден и горяч одновременно, бешенство наполнило его пламенем, и Арману вдруг пришла в голову мысль, что он еще никогда не видел ее такой красивой.
– Моргана, послушай, – вздохнул он, примирительно поднимая ладонь. – Никто ведь не знал, что не Арман-Улл, а я являюсь их отцом…
– Почему, я не понимаю, ты взял себе право решать за меня? Почему ты вообще всегда все решаешь за меня? – она опять сорвалась на крик.
– Но ты же всегда только этого и хотела! – не выдержал Руин. Он впервые за много-много времени сорвался на крик.
В тот же миг сестра сделала движение к брату (это было мало похоже на шаг, скорее на скольжение, будто лебедь по глади вод), занесла руку и ударила.
Боли он не ощутил, да, впрочем, и не мог ощутить – ведь это была не реальность, или подобное реальности пространство астрала, где в определенных случаях можно ощутить и боль, и удовольствие. Но сам факт поразил его. Он отшатнулся, и на пару мгновений образ его затуманился – Арман и сам едва не выскочил из медитации, как кусок мокрой глины из влажных рук.
– Ты больше никогда не сунешь нос в мою жизнь, – бросила ему в лицо Моргана. – И ты больше никогда не будешь за меня решать. Ничего никогда не будешь решать за меня! Ни ты – ни Мэлокайн. Я вам больше не позволю ничего со мной делать! Я буду все делать сама!
Она подскочила на кровати и села, прижимая руки к груди, в которой металось, будто муха в банке, беспокойное сердце. В тесных покоях, где ее устроили, царила полутьма, лишь звезды заглядывали в открытое окно, да ароматный, несущий запах горной речки и дальних лугов ветер врывался в каменные стены и беспокоил тонкие шелковые занавеси. В комнате никого не было, на столе догорела свеча, которую Моргана позабыла задуть, и в груде рассыпанных бумаг застыли пятна воска.
Она стиснула голову ладонями и закрыла глаза, но вернуть себе точное ощущение того пространства, в котором только что находилась, не смогла. В висках билась кровь, но голова не болела, и сознание оставалось ясным, зрение – чистым. Медленно встав с кровати, молодая женщина подошла к окну и выглянула наружу. Ночь близилась к завершению, и небо постепенно бледнело, и далеко внизу клочьями скапливался прозрачный утренний туман.
В долине на берегу реки двигались огоньки, похожие на пламя факелов.
Моргана осознала, что забыла спросить – жив ее брат или нет, и если нет, то кто и как может помочь ему вернуться.
У Руина были свои резоны не показываться на глаза и друзьям, и врагам. Он, отчасти следуя совету брата, который в свое время оборудовал убежища как на Белой, так и на Черной сторонах, укрылся в одном из таких, предоставив опытному Мэлокайну готовить, как он выразился, «выход Божественного Армана».
– Мне кажется, даже твоя супруга почти не верит, что ты действительно погиб.
– Хорошо, если так, – невозмутимо ответил Руин. – Я не хотел бы, чтоб она горевала.
Несколько мгновений бывший ликвидатор молча смотрел на брата.
– Между вами будто черная кошка пробежала.
– Я не могу ее винить. Наверное, ей действительно нелегко приноровиться ко мне такому, каким я стал после возвращения.
