Медсестры переглянулись, затем посмотрели на дежурного врача, который тоже явно не знал, что ответить.
— Обычно так не делается, — растерянно сказал он.
— Это не возражение. С точки зрения медицины здесь есть какие-нибудь проблемы?
Врач протянул руку к телефону:
— Я проконсультируюсь у доктора Бауэра.
Расценив это как разрешение, Джек двинулся дальше по коридору.
«Я не твоя жена», — подумала Рэйчел, но вслух этого не сказала. Не стоит спорить насчет определений, тем более так приятно, что Джек ее несет. Устроившись чуть поудобнее, она стала думать о том, что сейчас увидит новую машину и после стерильной больничной атмосферы наконец снова вдохнет свежий воздух — вообще вновь почувствует себя живой.
Ночь была теплой и ясной. Оказавшись на свободе, Рэйчел глубоко вздохнула и вдруг ахнула, увидев, куда направляется Джек. Высокий галогеновый фонарь прекрасно освещал машину.
— Она же красная! — закричала Рэйчел. — Девочки не говорили мне, что она красная! У меня не было красной машины со времен…
— Со времен «фольксвагена». Я решил, что теперь пора вспомнить о былом.
Он слегка высвободил руку, чтобы открыть дверцу, и бережно усадил Рэйчел в машину. Подрегулировав сиденье так, чтобы дать побольше места для сломанной ноги, он пристегнул ремень безопасности — прежде чем Рэйчел успела это сделать сама.
— Почему пора? — спросила Рэйчел, когда он сел за руль.
Джек ответил не сразу. Они проехали уже несколько миль, когда он наконец сказал:
— Потому что ты любила ту машину. Я не должен был вот так ее продавать.
Рэйчел удивило столь позднее признание, но впереди се ждало слишком много событий, чтобы сейчас чересчур задерживаться на этом факте. Опустив окно, она подставила лицо теплому ветерку. Легкие жадно просили еще и еще.
— Куда мы едем?
— В галерею Эммета.
На выставку! Как замечательно! Ее картины, которые всегда были для нее как дети, теперь одеты в нарядные новые рамы и выставлены напоказ. Саманту и Хоуп она уже видела, теперь ей хотелось увидеть свои работы.
— В такое время?
— Сегодня пятница, они работают допоздна.
— Уже около десяти.
— Пока еще нет, — сказал Джек, но, посмотрев на часы, тихо выругался. — Ладно, все равно поедем туда. Я хочу, чтобы ты увидела картины.
— Мы не сможем попасть внутрь.
— Ничего, попадем.
Она не стала спорить — Джек был настроен решительно. Все в его руках.
Откинув голову на спинку сиденья, Рэйчел сказала:
— Я не поблагодарила тебя за рамы. Большое тебе спасибо.
— Мы все старались — девочки тоже помогали.
Она повернула голову, чтобы взглянуть на его профиль. За шесть лет Джек мало изменился. Волосы оставались достаточно густыми, а на затылке — все такими же длинными. Прямой нос, волевой подбородок, крепкая шея. Она всегда находила его красивым.
— Спасибо за то, что остался с ними, — сказала Рэйчел.
Он кивнул, но ничего не ответил.
К глазам снова подступили слезы, и она поспешно повернулась к лобовому стеклу. Раньше они могли говорить обо всем на свете, а могли и долго-долго молчать, но это их не смущало, они чувствовали себя совершенно непринужденно. Теперь этой непринужденности не было, была только тупая боль в сердце. Она ведь предупреждала Кэтрин, что будет больно.
— В этом нет никакого смысла, — сказала она, чувствуя себя слабой и усталой. Картины могут подождать. Больше всего Рэйчел сейчас хотелось зарыться головой в подушку и поплакать.
— Мы уже почти приехали.
— Джек, там же закрыто.
Не отвечая, он проехал по переулку и затормозил перед входом в галерею. Здесь было тихо и темно. Ругаясь, Джек вылез из машины и, прижавшись лбом к стеклу, стал всматриваться внутрь помещения. Ничего не разглядев, он постучал в окно, потом — посильнее — в дверь.
— Здесь должен быть сторож! — крикнул он Рэйчел и снова постучал, затем нажал на кнопку звонка, опять прижался к стеклу, пытаясь что-нибудь разглядеть внутри, и снова несколько раз позвонил.
Рэйчел уже представила себе, как сторож сидит с наушниками на голове и самозабвенно слушает музыку, когда Джек вдруг повернулся к ней и торжествующим жестом вскинул вверх кулак. Через несколько секунд за дверью показался какой-то человек, который отрицательно качал головой и размахивал руками в знак того, что никого не пустит.
