— Чуть подальше, Антон Николаич, — мягко сказал комендант, когда они подошли, и, напуская строгость, на бегу крикнул хозяйкам:
— Придут пожарники — оштрафуют! Сколько вам говорить?
С разбегу он остановился вдруг у последнего примуса, упавшим голосом зашептал:
— Настя, ну что ты? Как же так? Ведь я с других требую...
— А что? — плавно повернулась от примуса спокойная, медлительная женщина. — Куда ж его, в комнату? И без того тесно. Скорее пожар сделается.
Она так же плавно повернулась обратно, подняла над кастрюлей крышку, помешала, спросила через плечо:
— Ты скоро домой?
— Скоро, — потоптался возле нее комендант. — Ключ у тебя?
— Там, в двери.
Он сразу что-то утратил, сник и пошел дальше вместе с Антоном и Геннадием, уже не торопясь и не убегая вперед.
— Жена, — сказал он, когда отошли, и опять развел руками, словно бы добавляя: «Что поделаешь?..»
Коридор поворачивал под прямым углом и дальше был пуст, свободен от примусов, табуреток и даже запахов. Такая же слабая лампочка светила здесь ярче и видны были написанные белой краской на дверях номера комнат. В конце коридора клавиатурой к стене стоял тот самый злополучный рояль.
Комендант подвел спутников к последней двери — узкой и низкой, очевидно, пробитой во время какого-то переустройства, — достал из кармана кусок мела и написал на ней, обведя несколько раз, цифру девять и маленькое круглое «а». Потом отступил, полюбовался своей работой, и тогда все увидели торчавшие в ручке двери какие-то ветки и в них — листок бумаги.
Комендант удивленно посмотрел на Антона, на Геннадия, осторожно вынул ветки, подошел ближе к лампочке и развернул листок. Сказал весело:
— Это же вам, Антон Николаич! Смотрите.
И прочитал вслух, торжественно:
— С но-во-сель-ем!
Повертел бумажку в руках, но ничего в ней больше не нашел.
Он открыл дверь, не входя, пошарил у притолоки на стене и щелкнул выключателем. Ударил в глаза резкий, неестественно яркий после коридорного полумрака свет, и все трое перешагнули через порог в ослепительно белую крохотную каморку. Потоптались, не зная куда себя деть, да так и остались стоять на маленьком пятачке между стеной, кроватью и тумбочкой.
— Ну как? — неуверенно спросил комендант.
— Хорошо, — осмотрелся Антон. — Жить можно. — И еще раз оглядел стены, видно, машинально искал окно.
Геннадий чувствовал себя неловко. Он явно был здесь ни к чему, никто его не звал: ни Антон, ни маленький беспокойный комендант. Было бы естественно сейчас уйти: проводил, помог донести чемодан и до свидания, Он вспомнил, что все еще держит этот чемодан в затекшей руке, и поставил его на пол. Антон хлопнул по чемодану рукой и попросил коменданта!
— Садитесь.
Комендант сел, а Геннадий, толкнув плечом дверь, открыл ее и, пятясь, переступил порог.
— Я пойду. До свидания.
— Ну, нет! — повернулся к нему Антон, — Снимайте плащ, будем... — он втянул несопротивляющегося Геннадия обратно в каморку. — Будем... новоселье праздновать. У меня в чемодане что-то должно быть. Парни проговорились.
Комендант сидел на ребре чемодана торжественный, улыбающийся, как жених на деревенской фотографии, и держал в напряженных руках ветки с гроздьями спелой, оранжево-красной рябины.
— И вы раздевайтесь, Родион... Ильич?.. — осторожно, вопросительно назвал Антон его имя.
— Да, да, — закивал комендант. — Родион Ильич.
И беспомощно оглянулся, не зная, куда деть рябину.
Антон взял у него ветки, еще раз развернул записку. Пожал плечами.
— Ваша жена, наверно?
— Что вы! — развеселился комендант, вытянувшийся с плащом в руках перед высоко забитым гвоздем. — Это из девчат кто-то.
Геннадий помог ему, повесил и свой плащ. Заинтересовавшись, взял у Антона записку.
— Я сейчас воды принесу, — протиснулся к двери комендант.
— Родион Ильич, попросите у жены стаканы, — крикнул Антон вдогонку и, встав на колено, открыл чемодан.
Геннадий все стоял с запиской в руке, всматривался в крупные круглые буквы и вспоминал: чей это почерк?
Антон что-то вынимал из чемодана, удивленно присвистывая, складывал на полу. Оглянувшись на Геннадия, попросил:
— Садись на кровать, все равно больше некуда.
