Но ведь те интеллигенты, рассуждает Светка. А ее друзья — рабочие парни. Кстати, и Рита, пожалуй, тоже интеллигентка. Кончила десятилетку, знает много стихов... Ручки у нее такие маленькие-маленькие, а лицо белое, нежное. Потому с ней, наверно, парни и вежливы всегда — сразу видят: интеллигентка.
И Светка решает, что есть в жизни две нормы поведения: одна для интеллигентов, другая для рабочих.
Ее новые друзья не любят никаких коллективных прогулок, о туристских походах и слышать не хотят. Это огорчает Светку. Они отмахиваются от нее, если она предлагает сходить в театр, книг не читают. Они только работают, спят и пьют... Но они хорошие парни. Светка за это ручается! И раз уж она им друг, то тоже не ходит в театр и очень редко берет в библиотеке книги.
Иногда совершенно неожиданно со дна Светкиной души, откуда-то из-под тяжести горя и одиночества, поднимается светлый прибой музыки. Она прислушивается и недоумевает: как так? Не по радио, не на улице, а где-то в самой себе слышит она музыку!
И наконец понимает: это музыка, которую сохранила память. Это «Полонез» Огиньского... И она старается заглушить в себе воспоминания о детдоме, где хотели сделать из нее «интеллигентку», учили играть на фортепьяно...
Нет, Светка — рабочий человек, «свой парень» в бригаде отчаянных, грубых ребят и очень гордится этим!
Совершенно случайно она попадает однажды во время перерыва в бригаду штукатуров. Заходит к ним «просто так», потому что злится на своих ребят и не хочет с ними обедать. А злится справедливо... Генка сегодня до того плохо работает, что ей все время хочется подойти и треснуть его. Навалит раствора больше, чем надо, размажет, а он растекается, свисает по стенке и застывает отвратительными потеками. Светка смотрела-смотрела на все это, не выдержала, подошла:
— Гад ты, Генка, больше никто! Смотри, стена у тебя какая! Глазам пакостно! И раствору в два раза больше изводишь.
— Иди ты знаешь куда! — вяло огрызнулся Генка.
— А чтоб у тебя лапы пообвалились! — взвилась Светка. — Неужели не стыдно? Я девчонка, и то...
— Какая ты, к черту, девчонка? — оскалился Генка и тяжело хлопнул ее по плечу.
— Что за шум, а драки нет, — «сострил» подошедший к ним Колька. — Оставь Генку-то. Он не твой, а мой подсобник. Катись отсюда!
Светка еще раз взглянула на стену и испуганно всплеснула руками:
— Господи! Да ведь вы «пузо» сделали!
— Где это? — нахмурился Колька.
Стена действительно выпирала бугром, наплывом. Это означало, что ее «завалили», или, говоря языком каменщиков, сделали «пузо».
— Ломать же придется, перекладывать! Гад ты проклятый!..
Светка кричала теперь на Кольку. Колька подошел к ней совсем близко, словно хотел ударить, и тут Светка почувствовала, что от него пахнет водкой. Подошел и Генка. От него тоже пахло водкой. Светке вдруг стало до омерзения противно. Она резко повернулась и ушла, не сказав больше ни слова.
Наступил час обеденного перерыва, и, чтобы не встречаться ни с Колькой, ни с Генкой, она спустилась к штукатурам.
Девчата-штукатуры сидят в маленькой теплой «курилке». Впрочем, «курилка» — название условное. Как раз если кто закурит, того выпроваживают из «курилки». В этой комнатушке штукатуры греются, обедают, совещаются. Светка открывает дверь, когда «курилка» уже полна народу. Девчата шикают на нее, но, потеснившись, уступают место на опрокинутом ящике. Все они держат на коленях сумки или свертки, достают оттуда булки, бутерброды, бутылки с молоком. Обедают... Светка достает из кармана кусок хлеба, пригоршню конфет, наливает из бачка воды в пол-литровую банку. Пока она возится, все почему-то с нетерпением поглядывают в ее сторону, а когда успокаивается, бригадир штукатуров Петр Тимофеевич Белоусов говорит:
— Ну что ж, продолжим...
Со скамейки поднимается не знакомая Светке девушка, аккуратненькая, чистенькая, одетая не в спецовку и не в ватник. «Интеллигентка», — решает Светка и с неприязнью ее разглядывает.
Девушка раскрывает газету, пробегает глазами по строчкам, потом снова закрывает ее и, улыбнувшись, спрашивает:
— Дальше я вам своими словами расскажу. Можно?
