Лошадь бежала бойко, и толпа, и детдомовские ворота быстро отдалялись, уменьшались, уходили из Алениной жизни. И одновременно с этим уходила куда-то все утро согревавшая ее радость и поднималась затаившаяся до поры до времени холодная, как зимний сквозняк, тревога. А когда Валентин Кузьмич простился с ними возле автобуса, крепко обнял Алену и погнал лошадь назад, а автобус, натруженно гудя мотором и скрежеща изработавшимися металлическими суставами, рванулся вперед по дороге, Алене совсем стало грустно.
Автобус был переполнен. Антон Николаевич устроил ее третьей на сиденье возле худой, некрасивой женщины с заплаканными красными глазами, а сам встал около, оберегая от толкотни и давки.
Некрасивая женщина шепотом переругивалась с мужчиной, сидевшим у окна. Алене не было видно мужчину, только слышался простуженный, скрипучий его голос, раздраженно, зло отвечающий спутнице. Женщина сидела неестественно прямо, держала на коленях руки с желтыми плоскими обломанными ногтями и зажимала в одной истертый старенький кошелек. В ногах у них лежал мешок и позвякивал о ножку сиденья тусклый алюминиевый бидон.
Кондуктор стала кричать, чтобы передавали деньги на билеты, и некрасивая женщина, на полуслове замолчав, раскрыла кошелек и медленно, аккуратно, по одной вынула несколько серебряных монет. Пересчитала, подумала, достала еще бумажный рубль и закрыла кошелек. Обернулась, поискала кондуктора, обвела взглядом плотно сбившихся пассажиров, но деньги передавать не стала, а зажала их в кулаке и снова положила руки на колени. И снова заворчала на мужчину. А он, молчавший, пока она считала деньги, заскрипел, заогрызался в ответ.
Автобус долго шел без остановок, мотая, подбрасывая пассажиров, словно утрясал их, и остановился внезапно, резко, будто натолкнувшись на невидимую преграду.
— Загорать будем! — кинул шофер через плечо. — Опоздали.
И все стали смотреть в окна.
Алена тоже привстала, вытянула шею и увидела за стеклом широкую, отливающую свежей жестью реку, а на берегу — на деревянном причале и ближе, на дороге — два грузовика, подводу и мужика с тележкой, нагруженной мешками.
— Слазьте все! — распорядилась кондукторша. — Очистите салон!
Выстрелила, резко раскрывшись, дверь, и под напором сразу зашевелившихся пассажиров вылетели на дорогу препиравшиеся с кондукторшей мужики. А потом уже полегче, потише стали вываливаться остальные, застревая, цепляясь друг за друга своей поклажей. Когда вышла Алена, на берегу уже топталось и сидело много народу. Так много, что невозможно было представить, чтобы их автобус-коробочка мог снова вместить всех. Антон Николаевич усадил Алену на чемодан, постоял возле нее, разминая в пальцах папиросу, сунул в рот, похлопал руками по карманам. Спросил стоявших поблизости:
— Прикурить не найдется?
И, заметив облачко папиросного дыма, направился к курящему. Алена оглянулась. Рядом, на порыжевшей, побитой траве, сидела, подобрав ноги, соседка по автобусу. Отвернувшись от нее, привалясь боком к тугому, полному мешку, хмуро свертывал самокрутку ее спутник.
Вернулся Антон Николаевич, пояснил:
— Паром будем ждать. Ты посиди, я узнаю, скоро ли.
И, спустившись к причалу, остановился в кругу мужчин.
Алене стало невесело. Не сознаваясь самой себе, она уже тосковала по детдомовским девчонкам, по Митьке Круглому, по большому веселому двору и красноглазым пугливым кроликам.
— Уйду я от тебя, Трофим, — вдруг громко сказала женщина и выпрямилась, словно хотела тотчас же встать и уйти. — Сил моих больше нет.
Трофим держал во рту незажженную «козью ножку».
— Ты уж один... Я этим автобусом обратно поеду.
Алена искоса заглянула в лицо Трофима и зябко поежилась. Худые запавшие щеки шершавились тусклой, серой щетиной. Низкий тяжелый лоб нависал над маленькими безбровыми глазками, а тонкий прямой нос и обветренные, красивой формы губы казались взятыми от другого лица.
— Ты только паспорт мне выложи, — настаивала женщина.
Трофим молчал. Всю дорогу огрызавшийся, он не проронил в ответ ни слова.
Кто-то громко, хрипато гаркнул: «Идет!» Люди на берегу оживились, и Алена тоже увидела медленно и немного наискосок пересекающий реку паром, похожий одновременно и на пароход, и на плот.
