Один из моих приятелей покрутил у виска и сказал, что отец выгонит его из дома, если увидит такую книгу в руках сына.
Я не хочу, чтобы мой сын думал обо мне так же. Конечно, сейчас есть Интернет, где ему все объяснят подробно и доходчиво. Но все равно первым про женщину должен буду рассказать ему я, а потом, потом я расскажу сыну про свое новое слово, и когда у моего мальчика случится это в первый раз, он просто шепнет мне на ухо: «Допельдон!» — и я все сразу пойму. И порадуюсь за него.
Снова на улице произошло какое-то шевеление. Уехал сосед. Слышу, как удаляется звук мотора его машины, потом хлопнула дверь в подъезде — и снова по асфальту застучали чьи-то каблуки. Выглядываю. И никого не вижу. Улица пуста. Просто поразительно, как быстро умею летать эти «фемина флайенсы»!
Да, обязательно надо объяснить сыну про сексуальную энергию и про то, что с женщиной можно трахаться, можно заниматься сексом, а можно любовью.
Интересно, а я-то знаю сам, в чем здесь отличие? И смогу ли я подобрать правильные слова? Хотелось бы верить, что я в этом разбираюсь. Разобрался?!
Неожиданно ловлю себя на мысли, что, кроме меня и Барсика, в квартире есть кто-то еще. На эту мысль меня наводит непонятный звук. Какое-то дребезжание! Жук не жук, муха не муха! Где-то рядом, но где, не пойму. «Трубку возьми, возьми трубку. Мать звонит!» — извещает мне мой телефон голосом попугая из спальни. Просто удивительно, как долго я не слышал звука своего мобильного. Наверное, часов десять. А этот сигнал я не слышал вообще уже, наверное, неделю. Больше того, как это не стыдно произносить, я вообще даже забыл, что у меня есть мать.
Иду к телефону, по пути прикидываю, с какой это стати она решила мне позвонить в такую рань. А часы показывали всего лишь двадцать три минуты девятого. Но никакого логичного объяснения, кроме «что-то случилось», не нашел.
— Да, мам! — произношу я, приложив трубку к уху, и слышу на другом конце тонкие всхлипы. — Что случилось?
— Графчик умер.
«Допельдон! — проносится в моей голове. — Вот, где Собака зарыта! Блин, накаркал! Ведь, честно, не хотел. Даже мыслей таких не было!» Но это я говорю про себя, вслух же я произношу совсем другое. Единственное, нормальное слово, которое я смог выдавить из себя, было:
— Когда?
— Да, не знаю, — хлюпает мать, — Я ему Граф, Граф, а он из будки не выходит. Лежит, и глаза стеклянные.
И мне вдруг стало стыдно! Стыдно за то, что в тот момент, когда он умирал, один в своей конуре, я лежал дома и, скорее всего, думал о том, как удовлетворить свою разбушевавшуюся плоть.
Хотя, может быть, это произошло раньше, ведь если глаза уже остекленели, значит, он лежит так давно. Может быть, это произошло в тот момент, когда Марина прислала мне СМС. Вполне может быть. Какая разница! Я должен был быть в этот момент рядом с ним! Я должен был поддержать друга!
Стоп, блин, о ком это я? О старом псе, которому на роду было написано прожить не больше двенадцати лет! И который благополучно прожил весь отпущенный себе срок, не дожив до своего двенадцатилетия каких-то две недели.
Граф родился на месяц раньше сына. Сын — 1 октября, а Граф — 1 сентября. Они вошли в дом практически в один день. Сначала я забрал моего мальчика из роддома, а потом через несколько дней у подруги жены ощенилась сука, и одного щеночка как раз предложили нам взять. В подарок. Он был такой маленький, что легко умещался у меня на руке…
Я очнулся по дороге на дачу. От быстрой ходьбы сначала заныли голени и лодыжки, а потом закололо в боку. Пришлось остановиться, чтобы унять боль, а заодно и скинуть с себя груз нахлынувших воспоминаний.
За тридцать пять лет своей никчемной, в общем-то, жизни я на самом деле видел не так уж мало смертей. Друзья, родственники, сослуживцы. Один раз утопленника доставал из воды. И из них только, пожалуй, две оказали на меня какое-то влияние. Нет, не две. Три. Смерть моего деда, моей бабушки и вот сейчас смерть моего старого пса. Странно, да? Ежедневно, ежесекундно в мире умирает миллионы чьих-то близких и родственников. Очень часто не по своей воле. Про домашних животных вообще говорить не приходится. А тебя трогает только три чьих-то смерти?
