— По объективным причинам, — ворчит Игорь, — доверили, небось, какую-то часть работы нашим авиатехникам, а те и напортачили. У нас все не, слава богу!
«Допельдон!» — снова мелькнуло в моей голове, а вслух я прокричал, потому что говорить было уже не возможно, все звуки перекрывали рев двигателей и музыка, льющаяся из колонок.
— Как-то нелогично, — ору. — Получается, то ты хочешь, чтобы президент все бросил и сосредоточился на авиации, а то уверяешь, что в авиации так плохо, что им ничего доверить нельзя. Так зачем же президент будет время на раздолбаев тратить?
Рев двигателей достиг критической массы, и потом на какое-то мгновение стих, потом снова начал нарастать, надвигаясь на нас всей нашей мощью. Вместе с этим ревом мимо нас по бетонной полосе пробежало восемь серебристо-голубых птиц. Публика, проводив их взглядом, охнула, зафиксировав одновременный отрыв стаи от земли, и, будто поддерживая ее взглядами, проводила до того места на небе, где птицы превратились в точки, а затем совсем исчезли. Одновременно на взлетном поле наступила относительная тишина. Даже как-то взгрустнулось.
— Ты не понимаешь, — вставил в эту тишину свое слово Игорь. У него явно заложило уши, потому что эту фразу он проорал. Потом извинился, и, снизив свой голос на несколько децибел, повторил. — Ты не понимаешь! Сейчас эти техники кто? Самые обиженные люди на земле, вот они и работаю спустя рукава.
— А раньше?
— А раньше они работали за мечту.
— Ну, на одной мечте долго не проживешь.
— Не проживешь. Но при Сталине в авиации всегда были очень высокие зарплаты. Он на это не скупился. И в героях у нас ходили не какие-то певцы и музыканты, а знаменитые летчики и космонавты. Вот скажи, кто может сравниться по своей известности с Чкаловым, например, или Гагариным? — и, не давая, мне ответить, потому что в небе снова появились стальные птицы, и они стремительно приближались. — Можешь не напрягать мозги. Никто!
«Внимание, роспуск!» — прокричал голос из комментаторской кабины, и прямо над нашими головами самолеты, идущие ровным ромбом, вдруг распались на восемь самостоятельных стрел, который снова стремительно умчались за горизонт, оставив вместо себя лишь восемь дымных разноцветных дорожек. Снова наступила небольшое затишье, во время которого мы успели перекинуться еще парой фраз.
— Согласен никто!
— Вот! И все мальчишки мечтали стать такими же, как Чкалов и Гагарин! А сейчас как Филипп Киркоров и Маша Малиновская! Чувствуешь разницу!
«Причем здесь Малиновская!» — только и успел подумать я, потому что на нас снова набежала волна живого реактивного звука. На этот раз легкие французские истребители, промчавшись перед на нами на предельно малой высоте, были похожи на резвящихся в море дельфинов. Самолеты менялись местами, строили различные геометрические фигуры, а один из них, летящий в середине, будто издеваясь над общим строем, крутился вокруг своей оси, поблескивая белым пузом.
— Что они делают, что делают?! — разрывался динамик. — Нет, вы видели, крутить бочки на такой высоте могут только настоящие асы!
И чуть понизив звук, явно понимая, на что намекает, динамик как будто поддержал Игоря в его речи:
— У нас, пожалуй, на такое в свое время мог решиться только легендарный Валерий Чкалов!
Игорь гордо посмотрел на меня, мол, слышал, что говорит.
— Какие герои, такая и страна! Еще немного и мы все будет плясать и петь вокруг елки, как туземцы, или думать только об одном…
— О чем?
— О сексе. Вот как ты сейчас только об этом и думаешь.
Я открыл рот, чтобы что-то ответить, но не успел, потому что французские пилоты предприняли заход для выполнения финальной части своей программы.
В динамике снова раздался французский говор, а потом голос переводчика:
— Господин капитэн приветствует всех русских красавиц и от всей души дарит им свое большое влюбленное сердце!
С этими словами два самолета, наконец, сошлись в нижней точке своего вращения, нарисовав в небе белыми дымами сердце, которое пронзила стрела из трех самолетов, дымящих красным, синим и белым цветом. Цветом французского национального флага.
