Дондог воспринял информацию, но никак на нее не среагировал. Всегда слегка немеешь, услышав фразу подобного рода. В ней невольно начинаешь видеть какую-то угрозу. Швитт или не швитт, Маркони говорил с невыносимой объективностью, словно палач, описывающий препорученному его заботам осужденному детали своего ремесла. Дондог покачал головой. Он продолжал изучать раскинувшиеся внизу скверные постройки и свалки. Ему не хотелось выдавать свои чувства. На данный момент он не обнаружил в Маркони ни грана враждебности, но у него сложилось впечатление, что ситуация может измениться.
— Джесси Лоо сказала, что это не так уж и важно, — сообщил Маркони.
— Что? — рассердился Дондог. — Что не так уж и важно?
— Не знаю, — сказал Маркони. — То, наверное, что произойдет на Кукарача-стрит.
— Для меня еще как важно, — сказал Дондог.
С добрую четверть часа они не произносили ни слова, опершись локтями о балкон, втягивая, словно астматики, кипящий воздух. Медленно хмурилось небо, но гроза никак не могла разразиться. Каждые десять-двенадцать минут небосвод прорезала зигзагом вспышка без раската грома, но ничего за этим не следовало. Облака спаялись в единый слой, равномерный, как расплав олова.
Этажом ниже никак не могла угомониться цикада. С минуту она громко верещала, потом успокаивалась. Ей никто не отвечал. В следовавшей за стрекотом тишине иногда было слышно, как падает одинокая, огромная капля, разбивается о кожух кондиционера. Ливень свелся к этим хаотичным всплескам. Трудно было понять, идет дождь или нет. Напротив Надпарковой линии, с другой стороны от Сити, были и люди, и движение, машины, торговые улицы, но сюда лишь изредка долетали житейские звуки. Казалось, ты на краю света.
Казалось, что ты на краю света, перед тобой — Кукарача-стрит, и, коли тебя зовут Дондог Бальбаян, ты понимал, что ты как бы и на краю своей жизни.
Маркони попытался возобновить разговор.
— Я знаю, что вы разыскиваете нескольких людей, чтобы их убить, — сказал он.
— Ну, убить, — сказал Дондог. — Легко сказать. Кажется, они уже мертвы.
Цикада смолкла. Черные птицы не утруждали себя больше перелетами в глубине ландшафта. Они лениво перебирали крыльями, сваливаясь с одной крыши на другую. Никаких животных звуков. Гигантская капля дождя устремилась к земле. Взорвалась на пластиковом навесе. Все было спокойно.
— Джесси Лоо дала понять, что речь идет о мести, — сказал Маркони.
— Не знаю, может, и о мести, — сказал Дондог. — Когда выходишь из лагеря и вот-вот умрешь, хочется убить двух-трех людей. Людей, которых когда-то знал. Не знаю, месть ли это.
— Вон оно что, — сказал Маркони.
— Как бы там ни было, хочется, — сказал Дондог.
Прошла минута. Совсем рядом одна из капель врезалась в выдающийся из фасада бетонный прямоугольник.
— Мне трудно их разыскать, — сказал Дондог. — Мое сознание увечно. Память копошится в грязи без формы и цвета. Я помню только некоторые имена.
— Ну так скажите, — приободрил его Маркони.
— Гюльмюз Корсаков, Тонни Бронкс, — сказал Дондог. — И, может быть, Элиана Хочкисс. Но про нее я не уверен.
— Гюльмюз Корсаков… — выдохнул Маркони.
Дондог повернулся к нему. Руки Маркони блестели от пота, на них жалкими серыми сгустками налипли утопшие насекомые. Маркони тяжело дышал. Его кожа безошибочно свидетельствовала об общем органическом упадке.
— Вам, похоже, это что-то говорит, — вымолвил Дондог.
— Что? — сказал Маркони.
— Корсаков, — сказал Дондог.
— А, да, Гюльмюз Корсаков, — сказал Маркони.
— Вы его знали? — спросил Дондог.
— Да, — сказал Маркони. — Ну и натерпелся же он, перед тем как умереть.
Повисла тишина. Маркони больше ничего не сказал. Он предоставил своим глазам шарить в направлении Дондога, но не смотрел именно на него, потом сглотнул слюну.
— На него имела зуб некая Габриэла Бруна.
— А, — сказал Дондог.
— А вам это имя что-то говорит? — спросил Маркони.
Дондог, перед тем как ответить, задумался.
— Знаете, — осмотрительно начал он, — это весьма ходовое имя. Еще в детстве я знал двух женщин по имени Габриэла. Они были чрезвычайно похожи. Мне кажется, знаете ли, что я их путаю. Путаю по большей части. Они были убиты в одну ночь. Моя бабушка и мать моего друга.
