- Опять эти варварские обычаи, — сказала тетка. — Познакомьтесь.
Я встал. Он взял мою руку и сказал:
- Рабочий. Уже чувствую по ладони. Все сразу ясно. Давай, кто кого пережмет.
Я согласился. Я пережимал даже Лешку. Мы встали друг против друга, И я изо всех сил стиснул его руку. Он бил по воздуху левой рукой и говорил:
- Еще. Еще. Еще...
Мне хотелось показать себя Ире, но больше уж я не мог. И я отпустил. Начал жать он. Ира с улыбкой следила за нами. Он жал все сильнее. Сначала казалось, что ничего особенного, но потом я почувствовал, что косточки заходят одна за другую. Было больно, но я молчал.
- Молодец! — сказал он, хлопнув меня по плечу. — Вот это по-рабочему. Вот это то, что нужно. Выпьем.
Он налил всем. Тетка смотрела на него с восхищением.
- Сильный он? — спросила меня тетка.
- Он ломовик, — сказала Ира. — Он один раз двумя пальцами так сжал мне руку, что потом пришлось всю неделю по ночам переписывать конспекты левой рукой.
Когда разговорились, оказалось, что он не ломовик, а поэт. Меня это заинтересовало.
- Чепуха! — сказал он. — На самом деле мне надо было быть грузчиком. Ты парень рабочий - и хорошо. Это самое верное дело.
- У тебя опять неприятности? — спросила Ира, придвигая ему блюдце с нарезанным лимоном. — Я не могу дождаться, когда ты станешь модным. Мне хочется, чтобы у меня был знакомый модный поэт.
Он махнул рукой.
Я увидел, что он немножко пьяный. Может быть, даже не немножко. У меня голова тоже кружилась.
- Ох, Игорь, Игорь! — покачала головой тетка. — Разве ты всех перевоюешь? Ты же сам говорил когда-то: не рой яму другому, выроют без тебя.
- Слова, — сказал он. — Это слова. Выпьем.
Мне он нравился. И костюм на нем был хороший. Коричневый, в рубчик. И галстук был очень подходящий. Мы выпили снова.
Я попросил, чтобы он прочитал что-нибудь свое.
- Не могу, — ответил он. — Я вою. Поэты воют. Станет грустно.
- Не ломайся. Ты не великий, — сказала тетка. — Прочти: «Я шел, окутанный метелью...»
- Нет, я хочу что-нибудь другое, — сказала Ира.
Он повернулся ко мне.
- А стихи вообще-то тебе нравятся? Могут нравиться?
Я сказал, что мне нравятся Лермонтов, Пушкин, Маяковский и еще Багрицкий.
Ира улыбнулась.
- Ерунда, — сказал он, поморщившись. — Пушкин - это Гомер. Ты знаешь, кто такой Гомер? Это был такой поэт греческий. Он жил еще за десять веков до нашей эры. И Лермонтов тоже Гомер. У нас своя жизнь. Мы ездим в трамваях, толкаемся в автобусах, глотаем дым и ругаемся на работе. Нам некогда пожрать, некогда подумать. Нам их строчки как лунный свет. Ими можно любоваться, но они не греют.
- Почему? — возразил я. — По-моему, так греют...
- Перестань, Игорь, — сказала тетка. — Я уже это слышала. Я уже это знаю наизусть.
- Это и плохо, что наизусть, — сказал Игорь. — Значит, меня здесь не понимают.
Он опять повернулся ко мне.
- Нам не дано, — засмеялась тетка.
- Нет, — перебила ее Ира. — А мы хотим. Я хочу. Пусть он говорит.
- Обыватель ахает по привычке, — сказал Игорь. — Ах, Пушкин! А мы пошли дальше! И нам нужно писать по-своему. Хотя бы шиворот-навыворот.
Тетка подошла к Игорю и ладонью закрыла ему рот.
- Ты гений. Ты гений. Ты оглушил нас.
Ира смеялась.
- Ага, травля! — закричал Игорь. — И здесь травля. — И он тоже засмеялся. — Ладно. Сделаться революционером мне не дают. Буду нигилистом. Выпьем. Это проще. Иногда нужно выпить.
Мы выпили, и Игорь пересел на диван к тетке. Я слышал, тетка произнесла:
- «Я шел, окутанный метелью...»
И тетка, и Игорь, и Ира, и комната - все было как в тумане. И мне тоже захотелось рассуждать про какую-то метель и про каких-то занесенных людей.
Я взглянул в окно. На улице действительно была метель. К стеклу прилипал снег.
Ира сказала:
- Сейчас нужно быть на улице. На улице хорошо.
Мы сидели совсем рядом, и я чувствовал: ее плечо касается моего. Что-то такое незаметное произошло между нами. Теперь мы уже не были чужими. То, старое, как-то исчезло, словно его не было. Ира наклонила голову и улыбнулась мне.
- Ну, пойдем?
Игорь что-то негромко говорил. Тетка смеялась.
Мы встали и пошли.
На улице было хорошо. Она была вся белая. И точно бесновалась. Машины то летели, то останавливались. Освещенные троллейбусы были как уютные домики. Я сунул руки в карманы. Ира сама взяла меня под руку. Я вдруг почувствовал себя настоящим мужчиной. Это было даже хорошо, что мы шагали молча. Я подумал, что вот так, молча, рядом с ней можно было бы обойти всю землю. Шаг за шагом, все дальше и дальше. Через любую метель. Через заснеженные поля, через разные страны. По горам и пустыням. Всегда вместе.
