Все трое бросились в холл.
Сивцова лежала у подножия лестницы в такой противоестественной позе, которая мгновенно отметала все предположения о повторной мистификации. Рядом, прямо на каменных плитах, сидел Жуан и, сжав виски руками, раскачивался из стороны в сторону.
– Ну как же так? Ну что же это? – бормотал он. – Юленька!
– Не трогай ее! – заорал Влад и попытался оттащить завывающего и вырывающегося Жуана в сторону. – Если у нее переломы, ты сделаешь только хуже. Эйнштейн, вызывай «Скорую»!
Травмы у Сивцовой, несомненно, были тяжелыми – правая нога вывернута, из разорванного предплечья торчат осколки кости, – но, несмотря на это, она находилась в сознании и, кажется, даже не чувствовала боли. Во всяком случае, когда Жуан тряс ее за плечи, она не издала ни звука.
– Юлька, ты как? – Влад присел рядом.
Она ничего не ответила, лишь из уголка глаза скатилась слеза, не бутафорская, а самая настоящая.
– Ты потерпи, – погладил он ее по волосам, – сейчас приедет «Скорая».
«Скорая» на сей раз ехала долго, минут тридцать, не меньше. Владу едва удалось удержать Жуана, набросившегося с кулаками на ни в чем не повинного врача. Сивцову погрузили на носилки, и даже сейчас, наверняка испытывая чудовищную боль, она не издала ни звука. Врач сказал, что иногда так случается, что это травматический шок.
Юлька заговорила, только когда санитары вынесли носилки из дома.
– Ворон, – голос у нее был хриплым, едва слышным.
– Что? – он склонился над носилками.
– Позови Савельеву…
Неизвестно, что она сказала Варьке, но только, когда «Скорая» уехала, та сделалась сама не своя. Влад видел, как в течение получаса она дважды пользовалась ингалятором. Стоило бы спросить, что с ней не так, но он не стал – у каждого из них есть право на собственные тайны.
Эйнштейн оказался менее щепетильным и более любопытным. После того как Жуан, прихватив бутылку виски, заперся в своей комнате и они остались в главном зале втроем, он спросил:
– Варвара, а что такого интересного тебе сказала Сивцова? Это как то касается дома?
– Нет. – Она заправила за ухо прядь волос, рукав кофты задрался, обнажая похожий на след от ожога уродливый шрам. – Это касается только меня.
– И ты с нами не поделишься? – не унимался Эйнштейн.
– Нет, это личное.
– Да, ребята, невесело у вас здесь сегодня. – Эйнштейн порылся в рюкзаке, выложил на стол два мини диска: – Вот, это вам подарочки.
– Что там? – спросил Влад, пряча диск в карман.
– Ничего особенного, медитативная музыка. Открывает информационные каналы, помогает вспомнить.
– Что вспомнить? Лично я ничего не забывал. – Влад потер подбородок.
– Ну, если ничего не забывал, можешь просто послушать на досуге. Музыка красивая.
– Эйнштейн, – Варя отодвинула от себя диск, – как умер Поклонский?
– А вы разве не в курсе? – Эйнштейн удивленно нахмурился.
– Нет, мы не в курсе.
– Леонид Владимирович сломал позвоночник. Он прожил еще несколько дней после травмы. Этого времени хватило, чтобы составить завещание.
– А как он сломал позвоночник? – включился в разговор Влад.
– Упал с лестницы.
– С той самой?
– Да, с той самой, но в данном случае все объяснимо. Леонид Владимирович был слепым, для незрячего человека спуск с лестницы может стать фатальным.
– Следствие проводилось?
– Разумеется. Все чисто, никакого криминала, несчастный случай.
– А какое отношение ты лично имел к Поклонскому? – спросила Варя.
– Я? – Эйнштейн улыбнулся. – Я был его глазами. Видали, какая в доме библиотека? Я приходил по утрам, читал ему свежую прессу, помогал разобраться с почтой, пару часов до обеда читал вслух какую нибудь из его любимых книг.
– То есть ты был его правой рукой и доверенным лицом? – уточнил Влад.
– Выходит, что так.
– В таком случае почему он оставил наследство не тебе, человеку, скрасившему его последние дни, а нам?
– Тебе кажется это подозрительным? – Эйнштейн понимающе улыбнулся. – Да, я не получил наследства, но Леонид Владимирович меня не обидел. Еще при жизни он открыл счет на мое имя. Там весьма приличная сумма, поверьте мне. Хватит на безбедную старость, еще и детям останется. Но даже не это главное. Я был не просто его правой рукой, я был его единомышленником. Леонида Владимировича всегда интересовала история и, в частности, история потомков Себастьяна Гуано.
