Непосредственно сборы заняли первую половину дня, а дальше каждый из них был предоставлен самому себе. Хочешь – купайся, хочешь – загорай, а хочешь – пой песни под гитару. Красота и походная романтика. Варя поспешила уединиться сразу после окончания муштры, отошла подальше, уселась на старой коряге, опустила босые ноги в прохладную озерную воду. В голове было пусто и гулко, ни одной связной мысли. Это, наверное, из за бессонницы: чтобы свести ночные кошмары к минимуму, она и спать старалась по минимуму, всего по нескольку часов. От кошмаров это не спасало, зато полуоглушенное состояние помогало пережить день.
Наверное, Варя все таки задремала, потому что не заметила, как на бревне рядом с ней оказалась Сивцова.
– А я твоего батяню только что видела, – сказала она, не глядя в Варину сторону. – Высокий, худой, в уродской полосатой пижаме.
– Где?! – Сивцовой нельзя было верить и уж тем более доверять, но эта «полосатая пижама»… Откуда она могла знать?..
– Может, лучше сразу вызвать ментов? – Сивцова закурила, хлопнула по воде ладошкой.
– Не надо ментов, где ты его видела?
– А почему я должна тебе рассказывать? Мы с тобой не подруги. Мы с тобой вроде как соперницы. – Она сощурилась, выпустила струйку дыма прямо Варе в лицо.
– Нам нечего делить.
– Правда? А Ворона?
– Между нами больше ничего нет, ты же знаешь.
– Я знаю, но мне нужны кое какие гарантии. – Сивцова зажала в зубах сигарету, достала из кармана брючек блокнот и огрызок карандаша, протянула Варе, велела: – Пиши!
– Что?
– Любовную записку.
– Кому?
– Да неважно кому. Ты пиши, я продиктую.
– Зачем? – Она ничего не понимала.
– А затем, Савельева, что я знаю, где прячется твой чокнутый папашка, и одного моего слова достаточно, чтобы он снова оказался в дурке. А еще затем, что мне нужен Ворон, а он никогда не станет моим до конца, если будет по прежнему считать тебя белой и пушистой. Пусть он для разнообразия считает тебя лживой сукой. Пиши, и разойдемся полюбовно.
Вода в Чертовом озере была черной. В ней отражался только висящий на Вариной шее медальон, а сама она казалась едва различимой тенью. Любопытно…
– Я согласна, диктуй…
Жить в шкуре предателя и клятвопреступника было тяжело. А Влад жил в ней вот уже месяц. Он сделал все возможное и невозможное, чтобы вымолить у Вари прощение. Не понимал, за что должен извиняться, но продолжал изо дня в день верным псом сидеть под ее окнами, терпеливо ждать, когда она наконец придет в себя и поймет, что он поступил единственно правильным образом. И то, что ее отец попал в психушку, лишнее доказательство его правоты. Влад твердо верил, что, однажды подняв руку на собственную дочь, тот бы не остановился. И глупые байки про родовое проклятье – лишь попытка оправдать совершенное зверство. А Варя не хочет его слушать, не желает ничего понимать. Она думает только о своем чокнутом отце и при этом забывает о Владе.
Влад терпел сколько мог, из последних сил боролся за свою любовь, а потом не выдержал, сдался. Насильно мил не будешь. Если Варя не желает иметь с ним ничего общего, что же, он оставит ее в покое. Пусть живет как знает.
Сохранять равнодушие и незаинтересованность было нелегко. Приходилось делать над собой усилие и оставаться в стороне даже тогда, когда глупое сердце требовало вмешаться. Варе нужна была помощь и поддержка, а он стискивал зубы и отворачивался. Ей говорили гадости, а он делал вид, будто ничего не слышит. Потому что она сама его об этом попросила. Оставалось продержаться совсем недолго, скоро выпускные экзамены, а потом он уедет в Москву и все забудет…
– …Ворон! Ворон, ау! – Это Сивцова, стоит за спиной, дышит в затылок.
– Что? – Он не стал оборачиваться. Интересно, никогда не обращал внимания, что в Чертовом озере нет отражений.
– Ты видел Жуана?
– Нет. – Он все таки обернулся, уж больно странно звучал Юлькин голос. – Что то случилось?
– Ничего. – Она подобрала с земли камешек, запустила его в озеро. – Просто хотелось бы знать, где он пропадает вот уже третий час.
Влад оторвал взгляд от подернувшейся рябью озерной глади, посмотрел на закатное небо, пожал плечами:
