Даже как-то неловко признаваться, что я так долго не мог выявить причину своего беспокойства. Разумеется, долгие месяцы жизни в доме 221-б на Бейкер-стрит оставили свой отпечаток. Я просто скучал по тем комнатам. Да, я часто жаловался на жуткие привычки Холмса; его нежелание выбросить хотя бы один документ, в итоге все поверхности были завалены теми или иными бумагами, его крайняя неопрятность со своими сигарами, которые он бросал в ведерко для угля, разбросанные по столику для завтрака пробирки и фляжки, пули, разложенные рядком на подоконнике, табак, хранимый в персидской тапке. И вот теперь этих мелких раздражителей мне не хватало. Сколько раз мне приходилось засыпать под звуки холмсовской «страдивари», вставать, чуя запах его первой утренней трубки? А беспорядочная череда посетителей, проложивших дорожку к нашей двери, – великий князь Богемии, машинистка, школьный учитель и, конечно же, издерганный инспектор Скотленд-Ярда.
В год после моей свадьбы мы с Холмсом встречались редко. Пожалуй, я намеренно не искал этих встреч: чувствовал нутром, что мою молодую жену сильно огорчит, если я буду тосковать по жизни, которая осталась в прошлом. Признаюсь, меня заботило и другое: а вдруг Холмс тоже изменит свою жизнь? Мне претила мысль о том, что Холмс возьмет на мое место другого постояльца… его финансовое положение подобных неудобств уже не требовало, но мало ли? Я никогда не говорил об этом вслух, однако моя дорогая Мэри знала меня лучше, чем мне казалось, и как-то вечером, оторвавшись от шитья, она сказала:
– Тебе надо навестить мистера Холмса.
– Что это ты вдруг о нем вспомнила? – спросил я.
– Ты заставил! – засмеялась она. – Вижу, ты только что о нем думал. Не отрицай! Ты только что смотрел на ящик, где лежит твой служебный револьвер, расплывшись в улыбке, – явно вспомнил какое-то ваше совместное приключение.
– Дорогая, ты настоящий детектив. Холмс может тобой гордиться.
– Он, не сомневаюсь, будет счастлив тебя видеть. Навести его завтра.
Уговаривать меня не пришлось, и, приняв на следующий день нескольких пациентов, я отправился в путь, чтобы попасть на место ко времени чаепития. Лето восемьдесят девятого года выдалось особенно теплым, и я приближался к Бейкер-стрит под безжалостными лучами солнца. Подходя к моему прежнему жилищу, я с удивлением услышал музыку и вскоре наткнулся на небольшую толпу: в центре круга танцевала и развлекала публику собачка, а ее хозяин подыгрывал ей на трубе. Таких бродячих артистов в столице водилось немало, хотя этот забрался от вокзала довольно далеко. Мне даже пришлось сойти с тротуара, чтобы в итоге оказаться у знакомой двери, где меня встретил одетый по форме слуга и провел наверх.
Шерлок Холмс томился в кресле, жалюзи полузакрыты, лоб прикрывала доходившая почти до глаз тень. Он был явно рад меня видеть – встретил так, будто ничего не изменилось, будто я никуда с Бейкер-стрит не съезжал. С легким сожалением я обнаружил, что он не один. Мое кресло по другую сторону камина занимал крепко сбитый вспотевший человек, в котором я тут же опознал инспектора Скотленд-Ярда Этелни Джонса, детектива, чьи неверные посылки и последующие действия стали предметом раздражения и насмешек, когда мы расследовали убийство Бартоломью Шолто в Пондишери-лодж. Увидев меня, он подскочил со стула, намереваясь уйти, но Холмс тут же его остановил.
– Вы выбрали самое подходящее время для визита, мой дорогой Ватсон, – сказал он. – Не сомневаюсь, что нашего друга инспектора Джонса вы хорошо помните. Он пришел за несколько минут до вас и как раз собирался проконсультироваться со мной по весьма деликатному делу, как он меня заверил.
– Я очень рад, что пришлось обратиться к вам снова, если, конечно, это уместно, – сказал Джонс с легким колебанием в голосе.
– Вполне уместно. Признаюсь, что мне все труднее воодушевиться без дружбы и совета моего собственного биографа. Взять, к примеру, убийство Трепова или странное поведение доктора Мура Агара… Дважды разгадать загадку мне помог исключительно его величество случай. Доктор Ватсон, вы готовы выслушать рассказ инспектора Джонса?
