– Можно, я поведу? – спросил он.
– Потом, – ответил я.
Я хлестнул лошадей. Они уже успокоились, к тому же в полиции их тренировали не бояться шума и враждебно настроенной толпы. Перри сидел рядом. Сначала я направил лошадей по Виктория-стрит, но потом потянул за поводья и заставил лошадей резко повернуть. Еще одна ошибка Этелни Джонса: он расставил людей вдоль предполагаемого маршрута до Скотленд-Ярда, но я туда совершенно не собирался. Как только мы повернули, в дверном проеме дома появился разгоряченный полковник Моран, духовое ружье фон Хердера он уже успел убрать в сумку для гольфа, висевшую у него за плечом. Он вскочил на заднюю подножку «Черной Марии», как было договорено.
Еще один взмах кнута – и мы понеслись мимо вокзала Виктория по направлению к Челси. В этой части улицы народу было предостаточно, и люди понимали: что-то случилось, но что именно? Во всяком случае, остановить «Черную Марию» никто не пытался. Нас тряхнуло на выбоине, и я услышал, как Моран выругался. Мелькнула мысль: а доберется ли он до пункта назначения? Или вылетит на повороте где-нибудь в пригороде? Кстати, а что о происходящем думает наш пассажир? Выстрелы он, конечно, слышал. Не заметить, что мы резко повернули, не мог. Скорее всего, он обо всем догадался, но дверки были заперты, и что он мог поделать?
После Челси мы въехали в Фулем, или Западный Кенсингтон, как предпочитают называть этот район его обитатели. Когда добрались до больницы, я передал поводья Перри, и он повел «Черную Марию» с блаженной улыбкой на лице. Я велел ему сбавить ход. На то, чтобы организовать серьезные поиски, стаду инспекторов из Скотленд-Ярда потребуются часы, и привлекать к себе внимание нет никакой нужды. Я окликнул полковника Морана, и в ответ он что-то невнятно буркнул. Значит, пока держится.
Еще почти час мы добирались до Ричмондского парка, проехали через ворота Бишопс-Гейт – я их выбрал, потому что ими почти не пользуются. Мне требовалось открытое пространство, и парк был идеальным местом для того, что я задумал. Мы въехали на самое большое поле, какое могли найти, вокруг открывались разнообразные виды, за изгибом холма едва просматривалась река, но деревня была видна хорошо, а за ней вдалеке – и Лондон. День был чудесный, наконец-то дало о себе знать весеннее солнце, в чистом небе над горизонтом плыло несколько облачков. Мы остановились. Полковник Моран слез со своей подножки, обошел лошадей, потянулся.
– Какого черта мы забрались так далеко? – спросил он.
Я оставил эту реплику без внимания, подошел к «Черной Марии» сзади и открыл дверцу. Кларенс Деверо знал, что его ждет. В карету хлынул солнечный свет, Деверо съежился, забился в угол, прикрыл рукой глаза. Я не стал с ним разговаривать. Просто залез внутрь и вытащил его на свет божий. Я был уверен, что оружия при нем нет. А на открытом пространстве он будет совершенно беспомощен, ничуть не лучше рыбы, которую выбросило на песок. Я подал сигнал Перри, и он направил лошадей к рощице, где в укрытии нас ждал второй экипаж.
Естественно, я позаботился об этом заранее. Ведь лошадей надо поменять – нам предстоит долгая дорога, вплоть до южного берега Англии.
Мой проигравший противник униженно ползал на коленях. Конечно, он чувствовал дуновение ветра на лице. Слышал пение птиц и прекрасно понимал, где оказался, даже не открывая глаз. У меня был револьвер, из которого я застрелил Этелни Джонса, Перри тоже был вооружен. Вероятность того, что нас здесь потревожат, была ничтожной. Парк огромный, две тысячи триста шестьдесят акров, если быть точным, я нарочно выбрал самый отдаленный его участок, едва ли сюда забредут гуляющие. Да и задерживаться здесь надолго я не намерен.
Моран стоял рядом со мной и смотрел на нашего пленника с обычной смесью жестокости и презрения. Широкий облысевший лоб, огромные усы – увы, Моран напоминал опереточного злодея, но либо не имел об этом представления, либо на свой внешний облик ему было плевать. Он казался малоприятным человеком и в день нашей первой встречи, но с годами стал только хуже и был готов вспылить по любому поводу.
