Я не предполагал, что Деверо в ответ похитит дочь Джонса. До такой низости не опустился бы даже я, впрочем, как уже говорилось, мы с Деверо играли по разным правилам. Как я должен был поступить, когда в гостиницу ко мне пришел с этой новостью Джонс? Я сразу понял, что если пойду вместе с ним, то подвергнусь страшнейшей опасности, в то же время было ясно: близится кульминация. Я должен быть там. И снова мне повезло. В моем номере находился Перри. Когда пришел Джонс, мы с Перри как раз обсуждали план действий. Я рассказал ему о последних событиях и о мерах, которые надо принять для моей защиты.
Перри и полковник Моран находились возле дома Джонса и ждали в двуколке, когда мы отправились на встречу. Если помните, выйдя на улицу, я что-то крикнул, словно обращаясь к похитителям. На самом деле мои слова были обращены к Морану, я просто сообщил ему, куда мы едем, чтобы он оказался там раньше нас. И когда мы приехали к «Пути покойника», он уже был на месте. Он видел, как нас оглушили. Он и Перри проехали за нами следом до Смитфилдского мясного рынка, и, хотя мы были на волоске от гибели, они нашли нас в самую нужную минуту. Кстати, оказавшись с Деверо лицом к лицу, я был на грани разоблачения. Он догадался, что Джонатан Пилгрим работал на меня и никаким агентом Пинкертона не был. При этом он сказал, что никакого шифрованного письма, с которого все и началось, не писал, и, не вмешайся я, правда наверняка бы вышла наружу. Именно поэтому я и кинулся на Деверо – положить опасному обсуждению конец, – хотя мне это дорого обошлось.
Мой рассказ почти завершен. Надо плеснуть в стакан еще немного бренди – и доберемся до конца. Вот так… на чем я остановился?
Все мои усилия были направлены на то, чтобы вытащить Кларенса Деверо из посольства, и, когда мы приехали на встречу с Робертом Линкольном, полковник Моран и Перри уже были на огневом рубеже: один на ближайшей крыше, другой на улице, переодетый в лоточника. Действовали оба просто блестяще. Верно, Морана интересуют только деньги, которые я ему плачу, а Перри – это юный садист, на котором в его годы уже негде ставить пробу, но для выполнения моих замыслов они подходили идеально.
А Джонс! Полагаю, под конец он о чем-то догадался – не кем я был, а скорее кем я не был. Все это время он чувствовал: что-то здесь не так. Но что именно, он никак не мог понять. Его жена была права. Он считал себя умнее, чем был на самом деле, что и привело его к гибели. По иронии судьбы, умнее из двоих была как раз она – ведь она не доверяла мне с первой минуты нашего знакомства, а в самом конце высказала свои подозрения вслух. Мне жаль ее, жаль ее дочь – но какой у меня был выбор? Джонс должен был умереть. Я нажал на спусковой крючок, хотя сожалею об этом по сей день. Лучше бы все кончилось по-другому.
Это был хороший человек. Я им восхищался. И хотя мне пришлось его застрелить, я всегда буду думать о нем как о моем друге.
Я вытащил мой собственный револьвер. Джонс взглянул на меня, и в его глазах промелькнули изумление, испуг, а потом и осознание происходящего.
– Мне очень жаль, – сказал я и выстрелил ему в голову.
Умер он мгновенно, его качнуло в сторону, палка в последний раз ударилась о землю и застучала по булыжной мостовой. Надо было действовать быстро – кругом полицейские из Скотленд-Ярда. Я вылез из двуколки и подошел к «Черной Марии», остановившейся посреди дороги. Кучер и сопровождающий были мертвы. Констебль на задней подножке вцепился в дверцу, словно его главной задачей было держать ее закрытой. Я выстрелил ему в спину – он безвольно сполз на землю. В то же мгновение полковник Моран выстрелил в третий раз – и стоявший рядом с Перри полицейский крутанулся волчком и упал. Перри взвыл от обиды. Он бы с удовольствием убил полицейского сам.
Я залез в «Черную Марию», оттолкнув чье-то мертвое тело. В сознании запечатлелись пешеходы, они уже показывали в нашу сторону и что-то кричали, но подходить к нам никто, конечно же, не собирался. Вмешаться мог только сумасшедший, и я знал, что страх и паника дадут мне возможность сбежать. Тут же подскочил Перри, вытирая нож о тряпку, и сел рядом со мной.
