Кирпичные стены, сводчатые потолки с арками, множеством арок друг напротив друга в две линии. Над головой – стальные балки, с них на ржавых цепях свисают крюки. Основание – старинный, видавший виды булыжник, а на нем, пересекая и вливаясь друг в друга, уходят в земные недра трамвайные пути. Все освещено газовым светом, от ламп идет фосфоресцирующая дымка, она висит в воздухе зимним туманом. Сам воздух влажный, напитанный запахом гнили. Перед нами поставили пару столов с какими-то предметами, изучать которые у меня не хватило сил, тут же принесли два расшатанных деревянных стула: один для Джонса, другой для меня. Нас ждали еще три человека, в итоге – шесть. Они являли собой еще более мрачное зрелище, чем в «Пути покойника», ведь мы были их пленниками, целиком в их руках. Теперь покойниками были мы.
Все они молчали, но какие-то голоса были слышны – они эхом прилетали из невидимого далека. Что-то лязгнуло, будто стукнулись две стальные болванки. Видимо, все сооружение было достаточно большим и мы находились в удаленном его углу. Я подумал: а не закричать ли, не позвать ли на помощь? Нет, бессмысленно. Никакой спасатель не поймет, откуда идет звук, да и я не успею произнести двух слов, как получу по голове.
– Сядьте! – отдал приказ Мортлейк, и нам пришлось подчиниться.
Мы сели на стулья, и тут же я услышал звуки, которые показались мне совершенно неуместными: щелканье кнута, перестук колес по булыжнику, цоканье лошадиных копыт. Я повернул голову и увидел картину, которую не забуду никогда: прямо на нас с грохотом катился, будто порожденный тьмой, сияющий до блеска черный экипаж, в упряжке две лошади, поводья держит одетый во все черное кучер. Такая картина может возникнуть в воображении, когда читаешь сказки братьев Гримм. Дверка открылась. Из кареты вышел Кларенс Деверо.
Такой эффектный выход – для такого маленького человека! А в зрительном зале – всего двое! Спокойной и неторопливой походкой он подошел к нам: цилиндр, накидка, из-под которой выглядывал яркий шелковый жилет, на крошечных руках – почти детские перчатки. Лицо бледное. Он остановился в нескольких футах и окинул нас изучающим взглядом из-под тяжелых век. Конечно же, именно здесь он чувствовал себя раскованно. Зарыться под землю – для человека с его удивительным заболеванием не самое плохое решение.
– Замерзли? – спросил он своим птичьим голосом, не скрывая издевки. Потом два раза мигнул. – Согрейте их!
Меня схватили за руки и плечи, равно как и Джонса. Вшестером они накинулись на нас и на глазах у Деверо и Мортлейка принялись дубасить, по очереди молотить кулаками. Я не мог дать сдачи, просто сидел и принимал удары, и каждый раз, когда удар приходился в лицо, в глазах вспыхивали звезды. Наконец они угомонились. Из носа моего текла кровь, ее привкус я ощущал на губах. Джонс согнулся вдвое, один глаз закрыт, щека распухла. За время экзекуции он не издал и звука – впрочем, как и я.
– Так-то лучше, – пробормотал Деверо, когда его люди исполнили приказ и отошли в сторону, а мы продолжали сидеть на стульях и старались восстановить дыхание. – Хочу сразу сказать: никакого удовольствия от подобных действий я не получаю. Добавлю, что и методы, которые помогли доставить вас сюда, мне омерзительны. Похищать ребенка – это мне совершенно несвойственно, и в утешение могу заверить вас, инспектор Джонс, что вашу дочь уже вернули матери. Я мог бы подержать ее здесь подольше. Мог помучить у вас на глазах. Думайте обо мне что хотите, но такое мне не по нутру. Мне жаль, что ваша дочь больше никогда не увидит отца и что последние воспоминания о вас будут не самыми приятными. Но со временем она вас так или иначе забудет. Дети – существа стойкие, долго унывать не будут. Так что и мы вполне можем о ней забыть.
Убивать полицейских и стражей закона – это тоже не в моих правилах. Слишком все усложняет. Человек Пинкертона – одно дело, а агент Скотленд-Ярда – совершенно другое, и, возможно, наступит день, когда я об этом пожалею. Но вы слишком заигрались, господа, и я вынужден положить этому конец. Меня беспокоит одно: я плохо понимаю, как вам удалось столь многого добиться? Именно поэтому вы здесь, и ваша боль – это только прелюдия к тому, что вам предстоит испытать. Кстати, вижу, вы оба дрожите. Я готов предположить, что причина тому истощение и холод, но никак не страх. Налейте им немного вина!
