– Это несправедливо, миссис Джонс, – вступил я. – С самого начала этой истории я делал все возможное…
– Простите меня, но я скажу то, что думаю. – Элспет Джонс повернулась к мужу. – В нынешних обстоятельствах вести себя иначе не могу. Так вот, с той минуты, когда ты поехал в Швейцарию, я боялась, что случится нечто подобное. Я чувствовала: на нас надвигается зло, Этелни. Не надо так качать головой. Разве в церкви нас не учат, что зло можно ощутить физически, как холодную зиму или надвигающуюся бурю? «Господи, избавь нас от зла!» – вот о чем мы молим Бога каждый вечер. И теперь это зло пришло в наш дом. Возможно, его привел ты. Возможно, оно шло к нам само. И мне не важно, что кто-то может обидеться. Я не отдам тебя силам зла.
– Но я должен делать то, что они говорят, – у меня нет выбора.
– А если они тебя убьют?
– Едва ли они хотят нас убить, – снова вмешался я. – Им от этого никакой пользы. Во-первых, наше место тут же займут другие полицейские. Допускаю, что убийство агента Пинкертона мало кого встревожит, но смерть инспектора Скотленд-Ярда – совсем другое дело. Едва ли наш враг захочет навлечь на себя такую беду.
– Тогда чего он хочет?
– Не знаю. Предупредить нас. Запугать. Может быть, показать, какой он всесильный.
– Он убьет Беатрис.
– Опять же, вряд ли. Через нее он хочет добраться до нас. Это следует из письма. Я хорошо знаю этих людей. Знаю их методы. Это нью-йоркский стиль. Вымогательство. Запугивание. Но, клянусь Господом, вашего ребенка они не тронут – просто потому, что ничего от этого не выиграют.
Элспет чуть заметно кивнула, однако смотреть в мою сторону не желала. Втроем мы сидели за столом, и скажу вам честно – это был самый тягостный день в моей жизни, часы на каминной полке звонко отбивали каждую секунду. Ждать – нам не оставалось ничего другого. О застольной беседе не могло быть и речи, служанка принесла чай с сэндвичами, но есть никто из нас не стал. Я понимал, что за окном шумит улица, а небо становится все темнее, но, видимо, глубоко погрузился в свои мысли – громкий стук в дверь застал меня врасплох, я даже подскочил с места.
– Это она! – воскликнула Элспет.
– Дай-то бог…
Джонс был уже на ногах, хотя от долгого сидения мышцы застыли, и двигался он неловко.
Мы прошли к входной двери, Джонс ее распахнул – но никаких признаков дочери не было. Перед нами стоял мужчина в кепке, в руке он держал вторую записку. Джонс выхватил ее.
– Кто вам ее дал? – резко спросил он.
На лице посыльного отразилось недовольство.
– Я сидел в пабе. «Камберуэлл армз». Какой-то человек дал мне шиллинг, чтобы я принес это вам.
– Опишите его! Я полицейский, если будете что-то утаивать, вам же хуже.
– А что я такого сделал? Сам я плотник. Я его толком и не разглядел. Такой чернявый, в шляпе, подбородок уткнул в шарф. Спросил меня, не хочу ли шиллинг заработать, и дал мне эту бумажку. Больше ничего не знаю.
Джонс взял письмо, и мы вернулись в гостиную, где он его открыл. Записка была написана той же рукой, что и первая, только оказалась еще короче.
ПУТЬ ПОКОЙНИКА. ОБА. НИКАКОЙ ПОЛИЦИИ.
– «Путь покойника!» – повторила Элспет с содроганием. – Какое жуткое название. Что это? – (Джонс не ответил.) – Говори!
– Я не знаю. Надо посмотреть в моем указателе. Дай мне минуту…
Элспет Джонс и я остались на месте, а Джонс поспешил наверх к себе в кабинет. Мы ждали, пока он просматривал свои многочисленные записи, собранные за многие годы, – наверняка так же поступал и Холмс. Наконец мы, сгоравшие от нетерпения, услышали его шаги на лестнице – какую весть он принесет?
– Это в Саутворке, – объяснил он, войдя в комнату.
– Ты выяснил, что это?
– Да, дорогая, прошу тебя, не тревожься. Это кладбище, заброшенное. Его закрыли несколько лет назад.
– Почему кладбище? Они хотят сказать, что наша дочь…
– Нет. Просто для встречи, какой бы она ни была, они выбрали тихое и укромное местечко. Оно не хуже и не лучше других.
– Не ходи туда! – Элспет схватила записку, будто в трех коротких предложениях можно было найти дополнительный смысл. – Если они держат там Беатрис, нужно идти в полицию. Я не допущу, чтобы ты подвергался такой опасности.
