– Я вышел из Холлоуэя, – начал Клей. – Не самое приятное место. Для человека с родословной это просто свинарник, а у меня не было даже заначки, чтобы заплатить за отдельную камеру. Не важно. Судья, как я уже сказал, человек обаятельный, проявил ко мне снисхождение, и вот я пытаюсь раскинуть мозгами – чем заняться? Я никак не думал, что мой план с рыжими пойдет прахом. Вон Арчи не даст соврать. Ведь сколько сил ушло на подготовку! Но на нашем пути – вот незадача – стал Холмс. Еще пару дней – и мы бы провернули этот номер.
На дворе был февраль. Едва я вышел, сразу учуял: что-то не так. Все мои старые кореша затаились, притихли, а пивные Шордича стали что твои похоронные бюро – одна тоска, да и только. Будто над улицами Лондона снова замаячил призрак Джека-потрошителя… а то и еще что похуже.
Как мне вскоре открылось – намного хуже. Появились новые бандиты. Американцы, как мне было сказано. Я никогда не был в большом восторге от американцев – к присутствующим это не относится. Скажу вам так: мой предок Георг Третий дал большого маху, позволив колониям выскользнуть у него из рук. Понаехала эта публика из Нью-Йорка, застолбили себе в городе участки, и давай все прибирать к рукам, расползлись, будто сифилис. Многие мои друзья да знакомые через это дело сгинули. Эти американцы на наши порядки плевать хотели, и полтора месяца кровь на улицах лилась ручьями, и это я говорю не для красного словца. Могу повторить: кровь лилась ручьями. Эти звери за свое горло перегрызут.
Вода вскипела. Арчи перелил ее в заварной чайник и поставил его на стол. Двигался он с трудом, и я видел, что он морщится от боли.
– А что же Мориарти? – спросил я.
– Мориарти? Я никогда не встречал его лично, но, разумеется, о нем слышал. Все мы слышали. Вот уж кто держал нас в страхе. И свою долю брать не забывал! За любое преступление в Лондоне ему полагалась мзда, и раньше мы друг другу на него жаловались – в укромном уголке, – хотя, скажу честно, если кому какая помощь от него требовалась, отказа не было. Тут надо отдать ему должное. Да вот нет его, скрылся с горизонта. А его место занял этот страшила, Кларенс Деверо. Так Мориарти рядом с ним – крестная фея. Этого Деверо тоже никто никогда не видел, потому что всю грязную работу за него делают его подручные.
И вот сидим мы с Арчи в нашей хибаре, которую снимаем у еврея с Петтикоут-лейн, и тут заявляются эти субчики. Скотчи Лавелль, мразь с поросячьими глазками, а с ним – шайка хулиганья. Главное, пацаны – все англичане, чтоб им жариться в аду на вечном костре, – ведь что эти понаехавшие устроили? Взяли в свою гвардию молодцов прямо из сточной канавы. Вот тебе и бойцы… вот тебе и армия из притонов да трущоб, из курилен опиума – да они за полкроны гору своротят. Какая тут тебе преданность? Какой патриотизм? При этом уже много чего повидали да понюхали. Город знают как свои пять пальцев, да и всю уголовную братию тоже – взломщиков, карманников, щипачей и прочую шайку-лейку. Слыхали они и про меня.
Вломились к нам прямо во время завтрака. Привязали Арчи к стулу. Сам Скотчи был как бы ни при чем. Просто стоял с важным видом, а мальчишки делали за него всю грязную работу. Потом он обратился к нам с предложением. Вернее, какое предложение? Это было требование, а откажись я, тут бы и смерть моя пришла, и думать нечего.
Через дорогу от компании «Надежные депозиты» на Чансери-лейн есть пустой магазин. Они прикинули, что за несколько недель я смогу прорыть туннель под дорогой и добраться до сейфов. Там полно золота и серебра, драгоценностей и денег. Они платят за аренду помещения, а мы с Арчи вкалываем, как рабы, корячимся под землей. И рискуем тоже мы. И что они хотят от нас получить за свою доброту? Мистер Деверо заберет себе половину дохода, вот и весь сказ. Половину! Даже Мориарти никогда не требовал больше двадцати процентов.
– И вы согласились? – спросил Джонс.
– Когда тебя окружают пять головорезов и пахнет жареным, лучше споры не разводить. И то я старался сохранить достоинство. Я прямо дал им понять – это не по мне. И тогда этот дьявол повернулся к бедняге Арчи. «Сделайте ему больно!» – скомандовал он. Слова были сказаны. Я ничего не мог поделать.
