– С удовольствием приду, – сказал я.
– Элспет очень обо мне беспокоится, – не останавливался он. – Между нами, она была бы куда счастливее, найди я себе другое занятие, иногда она говорит об этом вслух. Естественно, ей практически ничего не известно о событиях в Блейдстон-хаусе. Я сказал ей, что веду дело об убийстве, но опустил все подробности и об этом же прошу вас. К счастью, она не любительница читать газеты. Элспет – натура хрупкая и, если узнает, что за люди нам противостоят, будет очень встревожена.
– Я вам очень признателен за приглашение, – сказал я. – Кормежка в «Гексаме», как бы то ни было, отвратительная, к тому же я начинаю побаиваться человека, что живет в соседнем номере. Сегодня под вечер он снова попался мне на глаза, и я засомневался: а не следит ли он за мной? А насчет меня не тревожьтесь, инспектор, прошу вас. Я подстроюсь под вас и на все вопросы миссис Джонс буду отвечать в высшей степени деликатно. – Я посмотрел на огонь газового фонаря. – Моя дорогая матушка никогда не обсуждала со мной мою работу. Я знал, что она за меня переживает, и хотя бы по этой причине при разговоре с вашей женой я буду очень осторожен.
– Тогда все в порядке. – На душе у Джонса полегчало. – Встретимся в Скотленд-Ярде и вместе поедем в Камберуэлл. Вы познакомитесь и с моей дочерью, Беатрис. Ей шесть лет, и мои дела волнуют ее в той же степени, в какой моя жена предпочитает о них не знать.
О существовании ребенка я уже знал. Наверняка именно для Беатрис предназначалась французская кукла, купленная Джонсом в Париже.
– Форма одежды? – спросил я.
– Самая обычная. Это же не официальный прием.
Нашу беседу прервал пронзительный свисток, и тотчас тихая улица наполнилась людьми в форменной одежде, бегущими к одной двери. Мы с Джонсом были сторонними наблюдателями. Проведение операции Лестрейд взял на себя и первым взлетел по ступеням и схватился за ручку. Дверь была заперта. Мы видели, как он сделал шаг назад, отыскал дверной звонок и принялся нетерпеливо трезвонить. В конце концов дверь открыли. Вместе с полицейскими Лестрейд ворвался в дом. Мы вошли следом.
Я не ожидал найти в «Бостонце» столь вопиющее изобилие, хотя инспектор Грегори нас предупредил. Требек-стрит – улица узкая и плохо освещенная. Но через входную дверь мы сразу попали в сияющий мир зеркал и люстр, мраморных полов и потолков с орнаментом. Стены почти целиком были увешаны картинами в позолоченных рамах, в основном принадлежавшими кисти известных американских художников… Альберт Пинкам Райдер, Томас Коул. Все, кто бывал в Юнион-клубе на Парк-авеню либо в Метрополитен-клубе на Шестидесятой улице, почувствовали бы здесь дыхание родных краев, к чему наверняка и стремились здешние хозяева. На стойке для газет у входа были только американские издания. На отполированных до блеска стеклянных полках выстроились шеренги бутылок, в основном американского производства… виски «Джим Бим» и «Олд Фицджеральд», экстрасухой джин «Флейшманнс». В парадном зале было не менее пятидесяти человек, и я услышал разноголосый говор, по акценту это были жители Восточного побережья, Техаса, Милуоки. Молодой человек в смокинге играл на фортепиано, крышка была снята, и виднелись струны и молоточки. Он остановился, едва мы вошли, и сидел, не поднимая глаз от клавиатуры.
Полицейские уже двигались по залу, и я чувствовал негодование гостей – мужчины и женщины, все в шикарных вечерних туалетах, вынуждены были расступиться, чтобы пропустить полицию. Лестрейд решительно прошествовал прямо к бару, будто намеревался заказать выпивку, и бармен смотрел на него с отвисшей челюстью. Джонс и я держались в тени. Мы оба сомневались в разумности этой операции и оба толком не знали, с чего начать. Двое полицейских уже поднимались по лестнице на второй этаж. Остальные стояли у дверей, чтобы никто не мог войти или выйти из клуба без их ведома. Скажу честно, работа столичной полиции произвела на меня большое впечатление. Все вели себя дисциплинированно, действовали организованно, даже если и не представляли, насколько я мог судить, зачем сюда пожаловали.
