— Раз я ему не звонила, так откуда ж мне знать?
Джоан не отступалась:
— Когда-то Бруно и ваш муж были довольно близки, однако не в последнее время. Тем не менее кто-то звонит ему и просит о встрече — он полагает, что это вы, и приходит в волнение. Тот, кто ему позвонил, должен был сказать нечто важное.
Мартин округлила глаза:
— Ну, это вовсе не удивительно.
— Почему же? — спросил Кинг.
— Я не принадлежала к числу больших поклонниц Джона Бруно, хоть Билл и готов был целовать землю, по которой тот ходил. Я не хочу сказать, что Бруно плохо делал свое дело, но скажем так: все, что делал Бруно, он делал исключительно в своих интересах.
— Я так понимаю, вы не стали бы за него голосовать, — сказал, улыбаясь, Кинг.
Мартин издала низкий, горловой смешок и накрыла ладонь Кинга своей:
— Какой вы милый, лапушка, я поставила бы вас на полку и целыми днями на вас любовалась.
— С чего началась ваша неприязнь к Бруно? — спросила Джоан.
Мартин поднесла к губам опустевший бокал:
— Что вы имеете в виду?
— В то время, когда ваш муж возглавлял в Вашингтоне офис федерального прокурора, имели место нарушения правил, вследствие которых многие приговоры были опротестованы и многие дела распались.
Мартин закурила сигарету.
— Все это было давно. Я ничего не помню.
— Я уверена, если вы подумаете, то все вспомните, — твердо произнесла Джоан. — Это очень важно, очень.
— Эй, — сказал Кинг, — перестань. Ей нечего нам сказать.
Мартин повернулась к Кингу:
— Спасибо, лапушка.
Джоан встала:
— Знаешь что, я пойду выкурю сигарету, полюбуюсь этим прелестным садом. — Она взяла со стола пачку сигарет, которые курила Милдред. — Можно мне одну?
— Валяйте, лапушка. Не одной же мне помирать.
— Вот именно, лапушка.
Джоан удалилась, Кинг смущенно уставился на Мартин:
— Она бывает грубоватой. Так вот, насчет работы вашего мужа, я уверен, у вас имеются соображения, почему он вышел в отставку.
Мартин подняла подбородок повыше:
— Он взял всю вину на себя — он же был там боссом и к тому же порядочным человеком.
— То есть он принял на себя удар за то, в чем виноват не был?
— Я бы выпила еще, — произнесла она, начиная подниматься из кресла.
— Вы ведь считаете виноватым Бруно, не так ли? Он оставил Вашингтон до того, как грянул гром, погубил карьеру вашего мужа, а сам возглавил офис федерального прокурора в Филадельфии.
— Я вижу, вы хорошо подготовились.
— И все же ваш муж по-прежнему им восхищался, так?
Она снова села:
— Билл был хорошим юристом, однако разбираться в людях не умел совсем. Вам известно, что Бруно звонил сюда — сообщить Биллу, что баллотируется в президенты?
Кинг удивленно уставился на нее:
— Правда? Это когда же?
— Несколько месяцев назад.
— Билл сказал по телефону что-нибудь такое, что могло заставить Бруно приехать в похоронную контору?
— Нет. Билл вообще уже толком не говорил.
Кинг склонился к ней:
— Милли, вскрытие точных выводов сделать не позволило, однако существуют свидетельства в пользу того, что его могли отравить, возможно, метиловым спиртом.
— Мне и фэбээровцы то же самое говорили, однако уверяю вас, никто Билла отравить не мог. Я все время была рядом.
— Только вы? Ваш муж был очень болен. Вам никто не помогал? Он принимал какие-нибудь лекарства?
— Принимал. Люди из ФБР забрали их, провели анализы и ничего в них не нашли. Я ела то же, что Билл, пила ту же воду. И, как видите, жива.
Кинг вздохнул:
— Кто-то притворялся вами в похоронной конторе.
— Об этом я слышала. — Она взглянула на полупустой бокал Кинга. — Добавить не хотите?
Он покачал головой.
— Билл под самый конец тоже пристрастился к скотчу, — сказала она. — Одно из немногих оставшихся у него удовольствий. Держал запас двадцатипятилетнего «Макаллена». Я шприцем впрыскивала небольшую дозу в трубку для кормления. Еда-то его мало интересовала, а вот скотч он любил.
— Готов поспорить, у вас его было немало под рукой.
Она улыбнулась:
— А что нам осталось, в нашем-то возрасте?
Кинг взглянул на свой бокал:
— А вы сами? Когда-нибудь пили скотч?
— Даже не притрагивалась никогда. Я же говорю, моя страсть — джин. Скотч слишком похож на растворитель для краски.
