— Я слышала, Морзе был человеком властным.
— Был. Морзе был как ртуть. Толстый малый с Западного побережья с никогда не останавливающимся мотором внутри. Вечно жевал конфеты, которые держал в левой руке, а в правой у него был сотовый телефон, по которому он рявкал приказы и улещивал журналистов.
— А как ладили Боб Скотт и Морзе?
— Они временами расходились во взглядах, но это нормально. У Боба были сложности с разводом, а у Морзе — младший брат, впутавшийся в какую-то дурную историю, и это Сиднея сильно угнетало. Так что у них со Скоттом было нечто общее.
— Я так понимаю, что вы, поскольку были в утренней смене, вечером легли пораньше?
Кинг в течение долгого мига вглядывался в нее.
— После дежурства я поужинал раньше обычного, да и завалился спать. А почему вас все это интересует, агент Максвелл?
— Пожалуйста, называйте меня Мишель. Я видела вас по телевизору после убийства Дженнингса. И после того, что со мной случилось, мне вдруг захотелось узнать о вас побольше. Кто были другие приставленные к Риттеру агенты? Состояла ли в команде Джоан Диллинджер?
Услышав этот вопрос, Кинг скривился:
— На вас микрофонов нет? Либо раздевайтесь и докажите мне, что они отсутствуют, либо запрыгивайте в байдарку и гребите куда-нибудь подальше.
— Микрофонов на мне нет. Но если вы считаете нужным, я могу раздеться.
— Чего вы от меня хотите?
— Ответа на свой вопрос. Состояла в команде Джоан?
— Да! Но она была не в моей смене.
— Она находилась тогда в отеле?
— Сдается мне, что ответ вам и так известен.
— Значит, находилась. Вы провели с ней ночь?
Кинг подошел к окну и какое-то время смотрел в него.
— Следующий вопрос, и постарайтесь задать толковый, потому что он будет последним.
— Хорошо, когда перед самым выстрелом открылась дверь лифта, кто в нем находился?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Наверняка понимаете. Я слышала «динь», изданное лифтом перед самым выстрелом Рамзи. Это вас и отвлекло.
Вместо ответа Кинг открыл дверь на заднюю веранду и показал на нее Мишель.
Она встала:
— Теперь наши имена всегда будут стоять рядом. Два плохих, проваливших дело агента. Я к такому не привыкла. Все, что я делала до сих пор, я делала великолепно. Готова поспорить, что и вы были таким же.
— Прощайте, агент Максвелл.
— А знаете, интересное место, этот ваш дом. — Мишель указала на высокие потолки, полированные полы, все опрятное, аккуратное. — Прекрасное место. По-настоящему прекрасное. Такое уютное, теплое. Хотя нет. На самом-то деле он слишком утилитарен, верно? Вещи стоят по местам, как будто расставлял их человек, желавший все держать под контролем, да только, делая это, он лишил каждую вещь души.
— Мне так больше нравится, — немногословно ответил Кинг.
Мишель бросила на него проницательный взгляд:
— Нравится, Шон? А я готова поспорить, что вы никак к нему не привыкнете.
Она прошла мимо Кинга. Он смотрел, как длинные ноги быстро несут ее вниз, к причалу. Она спустила байдарку на воду и скоро обратилась в точку на горизонте. Только тогда Кинг захлопнул дверь. Подойдя к столу, он увидел под кофейной чашкой ее визитную карточку.
Джон Бруно лежал на узкой койке и смотрел в потолок с единственным здесь источником света — голой лампочкой в двадцать пять ватт. Она горела примерно час, потом потухала, потом оживала минут на десять и угасала снова; изменений в этом распорядке не бывало никогда. Все это приводило его в исступление, выматывало, да оно и задумано было для того, чтобы сломить его дух. И сломило.
На Бруно был тусклый серый спортивный костюм, лицо его украшала многодневная борода, потому что какой же находящийся в здравом уме тюремщик выдаст заключенному бритву? Умывался он с помощью ведра воды и полотенца, появлявшихся и исчезавших, когда Бруно спал; еду ему просовывали сквозь прорезь в двери, всегда в разное время. Тех, кто держал его в неволе, он ни разу не видел. Еда нередко была приправлена какими-то медикаментами, погружавшими его в сон, а временами вызывавшими и галлюцинации.
Почему его похитили, он никакого представления не имел. Не знал, связано ли это с его кандидатством или с прежней работой прокурора. Первые надежды — на то, что его быстро выручат, — сошли на нет. Он думал о жене, о детях и понемногу смирялся с тем, что жизнь его может закончиться здесь, а тела так никогда и не обнаружат.
