– Ну-ну? – заинтересовался папа.
– Он все время чихает и чешется.
За столом началось молчание. А потом оно прекратилось папиным вопросом:
– Откуда вам это известно? Он что – болен? Алексей! Не виляй глазками.
– Ну… Он… Он в пруду искупался. Где у тебя все время караси с крючка срывались.
– Искупался, это я понял. А при чем здесь – чешется?
Пришлось все рассказать. Мне показалось, что взрослые едва сдержали улыбки, но из педагогических соображений, правда, посмеиваясь, нас все-таки поругали.
И папа сразу взял свой мобильник:
– Семенов? Оболенский на связи. Передай шефу, чтобы объявили в розыск гражданина Чашкина. Да, подозреваемого в ряде тяжких преступлений. Приметы? Невысокого роста, среднего телосложения… Особые приметы? – Папа помедлил. – Есть особые приметы. Чихает и чешется. Да! Да! Именно так, ты правильно понял. Что? Сейчас уточню. – Папа прикрыл ладонью микрофон и спросил нас: – Долго он будет чесаться?
– Пока не поймают, – буркнул Алешка.
А наша мама в этом интересном разговоре не участвовала. Она лежала около палатки на надувном матрасе и увлеченно читала свою книгу. Только странички порхали.
– Да, с его задержанием надо поторопиться, – сказал бывший архитектор. – Деньги ведь, которые он награбил, мы так и не нашли.
– Это вы не нашли, – опять буркнул Алешка, вертя в руках кинжал.
И опять застыла над столом тишина. А потом папа осторожно так спросил, будто боялся спугнуть Алешку, как соловья с ветки:
– А кто нашел?
– Я, – простенько так и скромно ответил Алешка и попытался воткнуть кинжал в стол. Как пират.
– Алешка, положи нож, – не отрывая глаз от книги, произнесла мама и сдула со лба прядь волос. – Не балуйся.
– И где эти деньги? – Это папа спросил.
Алешка засунул кинжал за пояс.
– А я их на всякий случай в другое место перепрятал. Чтобы Чашкин не нашел.
– Алексей, – опять не глядя, предостерегла его мама. – Пупок не проткни.
– Да подождите вы со своими пупками! – не выдержал папа. – Речь идет об огромной сумме. – И опять взялся за Алешку: – Где деньги?
– Там, – небрежно махнул Алешка кинжалом, – в монастыре.
– Лейтенант! – вскочил папа. – Быстро организуйте понятых и – в монастырь. Лешку – в машину!
А я и не знал, что Лешка деньги перепрятал. Он ни словом об этом не обмолвился. То-то он около двери повертелся, когда мы ловушку устраивали. Я-то подумал, что он просто проверяет – цела ли сумка…
– Эх ты! – сорвалось у меня. – Мне-то мог бы сказать.
На что Лешка спокойно, по-взрослому ответил:
– Боялся, что ты проболтаешься раньше времени. Ты у нас такой простодушный.
Да, быстро наши нахальные детки взрослеют.
По дороге в монастырь мы заехали в Пеньки и прихватили деда Степу в качестве понятого. Вторым понятым вызвался дядя Федор.
Подъехали мы на двух машинах – на нашей и милицейской, – и мне показалось, что старинный монастырь встретил нас с затаенным вздохом: мол, как же вы мне надоели. Не даете спокойно подремать под летним солнышком, повспоминать прежние боевые и трудовые годы.
Машины мы оставили у воротной башни и вошли во двор монастыря, где все еще торчала чашкинская фальшивая «ДПС» с крошевом ветрового стекла на капоте. Папа оглядел эту картину и сказал архитектору:
– Здорово твои ребята вмазали!
– Это не мои ребята, – улыбнулся архитектор. – Это твои ребята. Моим подарком.
Мы с Алешкой на всякий случай обошли машину так, чтобы она надежно отгородила нас от папы. Но он только вздохнул:
– Мать знает?
– Что ты, папочка, – залебезил Алешка. – Мы что – дураки?
– Вы-то нет, – опять вздохнул папа. Наверное, пожалел, что очень мало из-за своей работы уделял внимания нашему воспитанию. Это же надо – такую машину грохнули.
А дед Степа зачем-то просунул руку в салон через пустую рамку ветрового стекла и мудро заметил:
– Граната рванула. Ить я говорил: тута этих гранат ровно грибов в лесу.
Когда мы всей толпой проникли в первое подземелье, папа еще ничего, только посмотрел на нас и сморщился. А вот когда мы откинули крышку люка, и из него дохнуло холодным болотным смрадом, и когда по черному илу забегали лучи фонариков, папа опять вздохнул, длинно так, протяжно и прерывисто:
