— Ничего я не разводила. Отвяжись!
Вмешался второй конвоир:
— Все они, кого ни спросишь, ничего не делали. А за что им десятки да пятерки прилепили, неизвестно. Политрук говорил: у нас ни один человек зря не сидит. Тебе сколько дали?
— Не твое дело!
— Наверное, «десятку», а то и пятнадцать. Хороша птичка. За ней одной машину гоняют.
— А может быть, у нее двадцать пять, — вставил длинноносый.
— Может, и двадцать пять, — охотно согласился второй вохровец.
Наверное, им нравилось, что они везли женщину с таким большим сроком. Господи! Какие же дураки ей попались! А если ее действительно везут на Серпантинку? Неужели до последней минуты она не услышит настоящего человеческого слова?
Вечером они приехали в большой незнакомый поселок, машина остановилась у длинного, свежевыкрашенного розового здания райотдела. Раду ввели в комнату к дежурному. За письменным обшарпанным столом сидел плечистый парень с белокурым коком и с треугольными темными бровями, он был похож на клоуна. Зевая, дежурный взял пакет и какую-то бумажку от конвоира.
— Значит, едем в Магадан? Ты чего там в лагере, чернявая, натворила? Куда вот только тебя девать на ночь? Сидорчук, — крикнул он в полуоткрытую дверь, — маленький изолятор у нас занят?
— Занятый. Сами распорядились туда завмага и беглого с прииска посадить.
— А-а! — сладко зевнул дежурный. — И куда тебя девать? Машина только завтра будет. А-а-а! Здесь нельзя оставить — служебное помещение. Прямо хоть домой к себе приглашай, — оглядел Раду с головы до ног, — а я бы не прочь, пригласил. — Глаза у него стали маленькими и масляными. — Боюсь только, что начальство заругает. А все-таки куда тебя на ночь девать? — Он поскреб затылок. — Придется тебя везти на Серпантинку, там есть женские камеры. — Увидел испуганные глаза Рады. — Да ты не бойся. Завтра отправим в Магадан, а одну ночку переночуешь.
Все-таки ее везли на Серпантинку! Наврал или не наврал дежурный про Магадан? Впрочем, зачем ему врать, не очень-то они церемонятся с заключенными. Но ведь Нюша рассказывала про человека, которому сказали, что его везут в Магадан, а отправили на Серпантинку!
Сгущались сумерки, уже прошла пора белых ночей, неясные звезды высыпали в небе. Дорога петляла по сопкам, потом машина спустилась в глубокую долину и остановилась у проволочных ворот, рядом была вахта. К темному небу тянулись вышки. Конвоир показал бумажку, машина проехала еще немного и встала у высокого глухого забора, густо перевитого колючей проволокой. Здесь была вторая вахта. Раде велели выйти. Она рассмотрела вдали домики с плоскими крышами, без тамбуров, похожие на товарные вагоны. Было непривычно пустынно и тихо.
Молодая вертлявая женщина с красными сережками обыскала с явным удовольствием Раду и ее вещи. Губастый дежурный в небрежно накинутой на плечи черной телогрейке, играя тяжелой связкой ключей, велел Раде идти вперед.
У одного из домиков отомкнул ржавый висячий замок, такие замки раньше висели в лабазах. Пахнуло спертым, прокисшим воздухом, на нарах на каком-то тряпье сидели две женщины. Окно завешено мешковиной, под низким дощатым потолком — зарешеченная пыльная лампочка, она то вспыхивала, то совсем угасала, дверь за Радой заперли. Женщины встали с нар, и Рада ужаснулась их невероятной худобе и грязным рваным платьям.
— У вас не отобрали на вахте еду? — хрипло спросила высокая женщина с прямыми до плеч седыми волосами, подвязанными тряпочкой. Огромные темные глаза пристально смотрели на Раду.
— Нет, нет. — Рада засуетилась и начала развязывать мешок. — У меня есть сахар, сало, хлеб и даже шоколадные конфеты.
— Даже шоколадные конфеты! — эхом откликнулась вторая женщина. Она была моложе первой, на ней было надето засаленное платье в красную полоску с большим вырезом, из него выпирали ключицы.
Рада торопилась и никак не могла развязать узел.
— Дайте мне, — сказала седая женщина и попыталась развязать веревку, но у нее не было сил.
Раду поразили ее руки — кости, покрытые морщинистой бурой кожей.
Наконец Рада развязала узел и достала еду. Женщины набросились на нее, они ели все подряд: сало, конфеты, кету, хлеб, опять сало.
