— Тогда почему же ты? Только что… — Он тоже поглядел на постель.
— Сама не знаю. Так просто. Но это в последний раз.
Билл вздохнул, пожал плечами и, сев на стул, начал натягивать носки.
— Мне будет не хватать тебя, — сказал он.
— Но мы же увидимся завтра за обедом, — ядовито напомнила она ему.
— Да, конечно.
Они продолжали одеваться молча. Одевшись и причесав волосы, Лилиан шагнула к двери.
— Обожди, — сказал Билл. — Я спущусь вместе с тобой.
— Нет, — сказала Лилиан. — Нет. Я пойду одна.
Он остался стоять посреди номера, а она ушла, не поцеловав его, не протянув руки, даже не сказав: «Прощай!» Она притворила за собой дверь и поспешно зашагала прочь, словно боясь, что дверь отворится снова. И только в лифте, за автоматически задвинувшимися дверями, она, казалось, почувствовала себя в безопасности, вобрала в легкие как можно больше воздуха и выдохнула его лишь после того, как кабина остановилась на первом этаже.
В вестибюле была какая-то суматоха. Лилиан быстро прошла к выходу и немного постояла перед отелем, ожидая, пока подъедет вызванное для нее такси.
— Сейчас здесь застрелили кого-то, — сказал шофер такси, когда машина тронулась. — Прямо позади отеля.
— Кого застрелили? — спросила Лилиан. — Что произошло?
Шофер пожал плечами.
— Кто его знает. Парень, который стрелял, потом застрелился сам, так что поди разбери.
— Скоро здесь станет невозможно жить — совсем как в Нью-Йорке, — сказала Лилиан.
— Мадам, — сказал шофер, — в этой стране нигде невозможно жить.
Он продолжал что-то говорить, но Лилиан больше не вступала в разговор. Она смотрела в окно на Кембридж на том берегу Чарлз-ривер и, когда такси остановилось перед особняком на Брэттл-стрит, почти бегом устремилась по дорожке к дому. Но там не оказалось никого, кроме Лауры.
— А разве Гарри не у себя? — спросила она, глядя, как дочь уплетает трехслойный сандвич.
Лаура пожала плечами.
— Не знаю, я только что пришла.
Лилиан прошла из кухни в гостиную и налила себе немного виски, сильно разбавив тоником. Потом разожгла огонь в камине, поправила подушки на кушетке и села. Она не взяла книгу и не поставила пластинку — она просто ждала.
Минут через сорок домой вернулась Луиза. С помертвевшим от муки лицом она прошла прямо в гостиную и поглядела на мать.
— Мама, — сказала она, — папа умер. — Внезапно она разрыдалась, бросилась к матери и упала ей на грудь.
Лилиан с безмолвным вопросом повернулась к Дэнни, который следом за Луизой вошел в гостиную.
— Его застрелили, — сказал Дэнни. — Элан… священник застрелил его…
— За что? — спросила Лилиан.
— Не знаю, — сказал Дэнни. — Он умалишенный.
Лилиан опустила глаза и поглядела на дочь. Но взгляд ее ни о чем не спрашивал, и она не задала больше ни одного вопроса. Она молча держала Луизу в объятиях, а когда ее рыдания стали утихать, поднялась и пошла к Лауре.
— Пойдем со мной, — сказала она младшей дочери, которая сидела на кухне перед телевизором. — С папой случилось несчастье.
Вместе с Лаурой она вернулась в гостиную.
— Где он? — спросила она у Дэнни.
— В Массачусетской клинике.
— Я еду туда.
— Может быть, мне поехать с вами? — спросил Дэнни.
— Нет, — сказала Лилиан. — Вы оставайтесь с Луизой. Со мной поедет Лаура.
Когда Лилиан вернулась вечером домой, она увидела в гостиной, кроме Луизы и Дэнни, еще и Джулиуса. Ни дочери, ни мать не плакали. Глаза Луизы покраснели и распухли от слез, но теперь были уже сухи, а Лилиан и Лаура не пролили ни одной слезы — для них время плакать еще не пришло.
Лилиан посидела немного с детьми в гостиной, но, когда Джулиус сказал, что Элан тоже умер — вторая пуля из пистолета угодила ему в живот, — она, казалось, не слышала и вскоре ушла на кухню, чтобы приготовить сосиски и кофе, так как все они ничего не ели с утра.
А поздно ночью, когда оба юноши ушли и девочки легли спать, Лилиан поднялась в кабинет мужа и стала разбирать его бумаги. Последние слова на последнем исписанном им листке привлекли к себе ее внимание и она прочла: «Семья всегда останется основной ячейкой человеческого общества. Ни политические революции, ни изменения в социальном положении женщины не в состоянии этого поколебать. Мы познаем свои общественные связи прежде всего в рамках своего семейного очага, и счастливая семья — залог того, что она подарит обществу жизнестойких гармоничных членов его. Поскольку счастье в семье должно исходить от родителей, неувядающая любовь мужа и жены приобретает первостепенное значение для всей нации. Эта любовь сама по себе способна вступить в поединок с мнимыми ценностями загнивающего общества, ибо в каждом мужчине и в каждой женщине живет стремление к идеальной любви, и таким образом общество способно возрождаться в каждом новом семейном союзе!»
