— Бедный папочка! — сказала Луиза и обхватила его рукой за плечи, чтобы он не сползал с сиденья. Но у нее не хватало сил удерживать его, и вскоре его колени стали медленно сгибаться, приближаясь к груди. За все это время он не издал ни звука, и самоуглубленное выражение не покидало его лица.
Когда они подъехали к клинике, Дэпни бросился позвать кого-нибудь на помощь, и тут же появились санитары и подбежали к автомобилю. Луиза, выйдя из автомобиля, смотрела, как ее отца кладут на носилки и носилки исчезают за вращающейся дверью клиники. Дэнни подошел к ней, но в этот момент какой-то мужчина выступил вперед и попросил его отвести машину на стоянку.
Дэнни сел в машину, а Луиза прошла в клинику, где регистраторша записала имя и адрес — сначала ее отца, а потом и ее самой. Луиза машинально ответила на все вопросы, после чего спросила:
— Ему не очень плохо?
— Не знаю, — сказала регистраторша. — А что случилось?
— В него стреляли.
Регистраторша ничего не сказала и, помолчав, спросила только:
— Вам известна дата его рождения?
— Восемнадцатое марта тысяча девятьсот двадцатого года, — отвечала Луиза, не сводя глаз с человека в белом халате, который направлялся прямо к ней.
— Ему не очень плохо? — спросила она, когда человек подошел ближе.
— Вы его родственница? — спросил тот.
— Я его дочь.
Человек, казалось, смутился. Он поглядел на регистраторшу, потом снова на Луизу.
— К нашему прискорбию, его уже нет в живых, — сказал он. — Ваш отец только что скончался. — Он бросил взгляд на незаполненную до конца карточку на столе у регистраторши. — Вы мисс Ратлидж? — спросил он Луизу.
— Да, — сказала Луиза.
— Я очень сочувствую вам, — сказал доктор. — Мы ничего не могли сделать. Пуля, видимо, задела артерию или попала прямо в сердце.
Луиза молча наклонила голову.
— В полицию уже сообщили? — спросил доктор.
— Вероятно, — сказала Луиза. Потом она попросила разрешения поглядеть на отца.
— Да, конечно, — сказал доктор.
Он повел ее куда-то, отворяя одну за другой бесчисленные двери, и привел в ярко освещенную комнату с белыми стенами. Там, покрытое до груди белой простыней, лежало тело ее отца. Она подошла ближе и поглядела на его лицо. Оно было спокойно, глаза закрыты.
Луиза робко протянула руку и приложила к его щеке; потом рука упала.
— Бедный папа, — сказала Луиза.
Лилиан лежала на постели Лафлина, и слезы текли по ee щекам. Лафлин в трусах наливал себе виски со льдом.
— Ну, полно, Лил, — сказал он. — Нельзя же требовать, чтобы всегда было на все сто.
Услышав это, она перестала плакать и села на постели.
— Совсем не в этом дело, — сказала она.
— А в чем же, в таком случае?
— Не имеет значения.
— Тогда развеселись, черт побери. Мне было дьявольски трудно выкроить сегодня свободное время, так что давай хоть получим от этого вечера удовольствие.
— Я должна сейчас же вернуться домой, — поспешно сказала Лилиан, избегая взгляда Лафлина.
— Ну, брось, — сказал он. — Ты не можешь быть так вульгарно примитивна. На пять минут в постель и обратно в семейное лоно.
Она поглядела на него с открытой неприязнью, но одного этого взгляда было достаточно, чтобы напомнить ей: Билл Лафлин — это все-таки, несмотря ни на что, Билл Лафлин — ни возраст, ни политические провалы не могли слишком сильно изменить его. Однако взгляд ее не потеплел, только теперь в нем уже не было неприязни, а лишь сожаление и укор, обращенный к самой себе.
Она встала.
— Да, если тебе угодно ставить точки над «i»: на пять минут в постель и обратно в семейное лоно, — сказала она.
— Но почему вдруг? — спросил он. — Я заказал столик.
— Прости меня, — пробормотала Лилиан. — Мне следовало сказать тебе раньше.
— Ничего не понимаю, — проговорил Билл Лафлин, покачав головой.
— Я не думала… — сказала Лилиан и поглядела на постель. — Ну, словом, я пришла, чтобы попрощаться с тобой. — Она встала с постели и начала одеваться.
— А я все равно ничего не понимаю, — сказал Билл Лафлин, стоя с носками в руках.
— Я не хочу больше встречаться с тобой, — сказала Лилиан.
— Что ты говоришь! Ты сама этого не думаешь.
— Я никогда не говорю того, чего не думаю, — сказала Лилиан. Голос ее звучал резко, и она еще торопливее продолжала одеваться.
