– Он… он мертв? – опасливо спросил Ринек.
Самуил осторожно склонился над больным и приложил ухо к груди. После чего покачал головой.
– Похоже, он просто без сознания. Хотя глаза широко открыты. Возможно, это судорога, и он сознает все происходящее вокруг.
– Даже представить страшно, – прошептал Симон.
Зал между тем опустел. Всюду валялись осколки и клочья одежды, занавес был изорван, артисты исчезли. Со двора сквозь разбитые окна доносились взволнованные голоса и крики стражников.
Епископ Шёнборн обратился к капитану Лебрехту. Тот вернул шпагу в ножны.
– Похоже, вы здесь больше не нужны, – сказал курфюрст. В отличие от Ринека, он уже немного пришел в себя. – Лучше вам пойти на улицу и всех утихомирить.
– Как прикажете, ваше преосвященство.
Лебрехт отсалютовал и направился во двор. Оба стражника с явным облегчением последовали за ним. Когда они скрылись за дверью, Филипп Ринек дрожащим голосом обратился к своему коллеге:
– Я… я долго не хотел верить в эту историю с оборотнем, – начал он, запинаясь. – Думал, добрый брат Себастьян в очередной раз хотел отвести душу. Я не стал ему мешать, потому что… потому что… – Он замолчал.
«Потому что тебе дела нет до этого города, – подумал Симон. – Кроме зверинца и твоих любовниц, тебя ничего и не заботит!»
– Но теперь вынужден признать, что брат Себастьян был прав, – продолжил Ринек уже твердым голосом. – И что еще хуже, этот оборотень, похоже, и вправду способен превращать в себе подобных даже порядочных людей! – Епископ поежился. – Если он сумел добраться даже до богобоязненного викария, то сможет добраться и до меня… и… и до вас!
Он показал на Иоганна Шёнборна. Тот нахмурился и отступил на шаг, словно опасался, что неприкрытый ужас, охвативший его друга, может быть заразным.
– Признаюсь, я и сам не знаю, как объяснить это, – сказал курфюрст и, покачав головой, показал на Харзее, так и лежавшего неподвижно, с широко раскрытыми глазами. – Тут нам смогут помочь только ученые. Что скажете, мастер Самуил?
– Сейчас, конечно, рано ставить окончательный диагноз, – задумчиво ответил Самуил; он по-прежнему сидел на коленях возле больного и проверял его дыхание и пульс. – Но если учесть, как викарий дергался вначале, можно предположить эпилепсию или судороги. Впрочем, возможно, что конвульсии можно объяснить и виттовой пляской.
– Хочешь сказать… что у Харзее гангрена? – в ужасе спросил Симон.
Цирюльник знал об этой болезни по прошлым своим приключениям в Регенсбурге. Синеватый грибок, растущий иногда на пшенице, вызывал бредовые видения, конвульсии и частичное онемение, которое могло привести к смерти. Симон в ужасе посмотрел на искаженное лицо викария. Казалось, тот уставился прямо на него.
– Виттову пляску может вызвать множество причин, – пояснил Самуил. – Иногда люди пляшут в религиозном экстазе; это может быть также вызвано дурманом или другими колдовскими травами. Кто-то утверждает, что судороги могут начаться после укусов паука. Например, тарантула…
– Ранка на шее! – взволнованно перебил его Симон. – Помнишь? Может, это паучий укус?
– Возможно, ты прав.
Самуил надорвал рясу на шее викария и снова взглянул на ранку с красным ободом.
– Может, это и укус, – проговорил он, нахмурив лоб. – Но для паучьего он слишком большой. И тарантулы здесь не водятся. Насколько я знаю, они обитают далеко на юге, в Италии…
– Ха, оборотень его укусил! – крикнул Ринек. – Вы видели его зубы? Длинные и острые! И с них капала пена!
– Возможно, это вызвано судорогами, – успокоил его Самуил. – Кожа на лице натягивается, и создается впечатление, будто у жертвы длинные зубы. – Он поднялся и вытер руки о камзол. – Больше я пока ничего не могу сказать. В любом случае за ним следует внимательно понаблюдать. – Лекарь пожал плечами и повернулся к Симону: – Поможешь мне с ним?
Фронвизер между тем отыскал кувшин вина и лоскут от занавеса. Он хотел промыть и хоть как-то перевязать рану на голове викария. Но стоило ему приблизиться с кувшином к больному, как случилось нечто странное. Харзее вдруг снова задергался; он мотал головой и выгибался, словно один только вид вина причинял ему боль.
