Император кивнул.
— Тебе я принес не очень-то много счастья, верно?
Я вонзила ногти в ладони, чтобы не разреветься.
— Но кое-что еще можно исправить, Селена.
— Вы собираетесь воскресить Александра?
Он замешкался.
— Надеюсь, тебе понятно, что взрослый сын Марка Антония и Клеопатры стал бы вечной угрозой прочности Рима.
— Прочности Рима? Или вашего собственного правления?
— Разве есть разница?
— Он даже и не мечтал стать Цезарем!
— В Риме найдется немало людей, которые не мечтают об этом. Но если Сенат предложит поддержку, многие ли способны ее отвергнуть?
Я закусила губу.
— Впрочем, забудем о смерти, — вполголоса продолжал Август. — Я хочу подарить тебе новую жизнь. На родине ты получила прекрасное образование, а здесь показала себя вполне достойной трона. Будь любезна, прими от меня приданое в пять тысяч денариев, — начал он, — и сделайся мавретанской царицей.
Кабинет завертелся перед глазами так быстро, что я вцепилась в подлокотники кресла. И прошептала:
— Не понимаю. Я думала, Юба…
— Слегка заболел? Да, но он молод и очень силен. Такие мужчины быстро выздоравливают. Он здесь — и ждет твоего решения.
Я стремительно поднялась, чуть не опрокинув кресло.
Август улыбнулся.
— Комната в конце коридора.
Не помню, пошла я туда или побежала. Но вряд ли пошла, потому что едва дышала, когда распахнула дверь и упала в объятия Юбы. Правда, я сразу же отстранилась и стала искать следы новой раны.
— Как же так… как же… — только и вырвалось у меня.
Он приложил палец к моим губам.
— Там, у храма, стояли мои друзья. Никакого нападения не было.
— А кровь… — прошептала я.
— Пришлось заколоть быка.
— А твое плечо?
— Думаю, все обойдется.
Он отогнул край туники, чтобы показать аккуратно наложенные учителем Веррием швы.
Передо мной в ярком сиянии дня стоял самый прекрасный в мире мужчина. Должно быть, еще со дня моего пленения Юба знал, что своенравная дочь Клеопатры предназначена ему в жены. А сколько раз я рыдала при нем о Марцелле? Сколько раз упрекала за черствость, когда мой Красный Орел попросту отводил от себя подозрения? У меня защипало глаза.
— Надеюсь, ты собралась поплакать от радости, а не от горького разочарования?
— При чем здесь разочарование? — вырвалось у меня.
— Ну, может быть, тебе нужен кто-то другой.
— Нет. — Я провела рукой по его волосам, заглянула в глаза, полные нежности, и погладила пальцами самое родное на свете лицо. — Мне нужен только ты.
— Я или Красный Орел? — осторожно поинтересовался он.
— Думаю, что вы оба.
— Мятежника больше нет, — предостерег Юба. — Я сделал в Риме все, что мог. Эту войну продолжат другие.
— Например, Галлия?
— И Веррий, и много других прекрасных людей. Рано или поздно Август все равно меня бы заподозрил. Так что, боюсь, твой Красный Орел скончался.
— Скончался? Или решил улететь в Мавретанию?
Он промолчал, и я кивнула:
— Понятно.
— Только впредь — никаких мятежей, — предупредил нумидиец. — И пожалуйста, обойдемся без опасных широких жестов милосердия.
— Значит, нам никогда больше не придется бегать в дыму по горящим зданиям?
Юба хотел рассмеяться и вдруг посерьезнел. Я заметила его взгляд и осведомилась:
— Что? Почему ты так на меня глазеешь?
— Не глазею, а наблюдаю.
Я улыбнулась сквозь слезы.
— И что же ты наблюдаешь?
Юба подался вперед, приблизив губы к моему уху.
— Отважную молодую женщину, которая никогда не отступалась от правого дела, даже если над ней насмехались. Ту, которая никогда не вернется на родину, зато может уплыть со мной за море и выстроить новую Александрию. Ту, что видела в Риме достаточно горя и заслужила немного счастья, хотя бы ради разнообразия. Итак, ты согласна отправиться в Мавретанию? Согласна стать моей царицей?
Он хотел отпрянуть и посмотреть на меня, но я приникла к его груди.
— Да.
— «Да» — и все?
Молча кивнув, я прижалась губами к его губам.
