— Как обещал с самого начала. Оставит в Риме, подыщет нам супругов…
— И тебя это не пугает?
— Пугает, конечно! Но что же делать?
Я помолчала. Потом шепнула:
— Если бы Цезарь умер, Марцелл мог бы…
Брат испуганно покосился на дверь.
— Осторожней, Селена. Здесь даже у стен есть уши. Полагают, что в этом доме у Красного Орла есть сообщники.
— Вроде Галлии?
— Возможно. — Александр отворил дверь комнаты, огляделся по сторонам и, никого не увидев, вернулся ко мне. — Через пять месяцев Марцелла ждет церемония toga virilis. Он тебе не рассказывал?
Я помотала головой.
— В пятнадцать лет каждый мальчик снимает свою буллу и превращается в мужчину. Скорее всего, Октавиан объявит и о его помолвке с Юлией. В этом случае всем станет ясно, кого считать будущим наследником. Цезарю не терпится изловить Красного Орла еще до того, как это произойдет. Поэтому семь раз подумай, прежде чем что-то кому-то сказать.
— Почему? Думаешь, мы с тобой тоже под подозрением?
— Неизвестно. Но только на днях обыскали комнаты Юбы с Агриппой.
Я сделала изумленное лицо.
— Вот именно, — кивнул брат. — Сумасшедшее время.
— А Галлию кто-нибудь упоминал?
— Кажется, нет. Хотя трудно сказать, за кем нынче велено присматривать преторианцам. Не исключая и самого Марцелла.
Я вновь помолчала.
— А он что-нибудь говорил насчет брака?
Александр пристально посмотрел на меня.
— Для твоих ушей — ничего.
— Значит, у них любовь? — воскликнула я.
— Не знаю.
— Но ведь Марцелл что-нибудь говорит?
Брат замялся.
— Ну, что она красивая и разделяет его увлечение цирком.
— Плевать ей на цирк! Юлия там бывает ради него.
— Что ты желаешь услышать, Селена? Да, он как-то назвал тебя привлекательной…
— Правда?
— Многие так полагают, — сухо сказал Александр.
— А что еще?
— Это все. Извини. Ты знаешь, кому он обещан. Зря только тратишь время на пустые мечты.
Вечером у виллы выстроились рабы с эбеновыми носилками. Мысль о предстоящем возвращении особенно никого не радовала, и менее всех — Марцелла.
— Нормальные семьи останутся здесь до самого октября, — сетовал он, — а нас тянет в эту парилку.
— Разве мы такие, как все? — с укоризной произнесла его мать.
— Почти, — усмехнулся приемыш Цезаря, — с той только крошечной разницей, что управляем Римом.
— Для этого существует Сенат.
— Значит, вот как ты собираешься поступить, будучи Цезарем? — вскинулся Тиберий. — Отдашь Сенату бразды правления, а сам станешь прохлаждаться?
Появился Октавиан, и все неловко умолкли.
— Помашем на прощание здешним бездельникам, — заявил он, переступив порог дворца. — Это счастливейший день в их жизни.
Ливия рассмеялась. Октавия ответила на странную шутку брата беглой улыбкой.
Марцелл недовольно скрестил руки на груди, а потом обратился к Юлии, рассчитывая найти у нее сочувствие.
— Как же мне надоела эта школа, — проворчал он. — Подумать только, еще два года! Я, кажется, не дотерплю до семнадцати лет. Особенно зная, что вместо этого мог бы жить здесь.
Девушка погладила его по руке, поддразнила:
— Все лучше, чем рабский труд, — и вдруг повернулась ко мне. — Селена, почему бы тебе не поехать с братом?
После чего проворно вскарабкалась на носилки к Марцеллу. Я уставилась на их тени на занавеске, но Александр ухитрился втащить меня за собой.
— Не расстраивайся, — проговорил он сочувственно. — Прекрасно, что ты ему не нужна.
Я в изумлении округлила глаза.
— Сама подумай, чем бы это закончилось? Как поступила бы Юлия?
— Сделалась бы моим врагом.
Брат кивнул.
— Эта девушка не всегда так прелестна, как ее украшения и туники.
— А по-моему, ты на нее все глаза проглядел.
Александр хохотнул.
— Юлия мне совершенно неинтересна. Можешь поверить на слово.
— Разве? Кажется, ты глаз от нее не отводишь.
— Да. И еще — невеста Марцелла. Этого не изменить, как бы нам ни хотелось, — туманно промолвил он.
Я представила, как в соседних носилках довольно смеются Юлия с женихом, как их тени мало-помалу сближаются… Перед глазами все поплыло.
Александр обнял меня за плечи, и я дала волю слезам. Но вдруг заметила, что плачу не одна. Щеки моего брата тоже блестели от влаги. Поглощенная собственным горем, я так и не удосужилась спросить почему.
