Я – не знаю несуществования. Я – есть всегда.
Мы не умираем – умирает мир вокруг нас.
Мы все для себя и в себе – бессмертны. Каждый.
Я подошла к изголовью, обхватила ладонями виски несчастной девушки, совсем не зная, что буду делать дальше, ощущая только необходимость следовать тому, что будет, а не тому, что должно быть, ибо время никому ничего не должно, ибо времени нет, а есть только наше о нем мнение, наше смешное наивное знание о кажущемся порядке вещей.
И этот порядок отнюдь не человеческий, не тот, какой нам мнится. Порядок будет таким, каким мы захотим его видеть, если сможем, ибо и порядка нет, только хаос, – неупорядоченный, изначальный, неизбывный, нечеловеческий. Тот, в котором Иби сейчас бесконечно распадается в ничто, переставая быть. Тот, в котором распадается мое сознание, перестающее быть моим, перестающее быть сознанием, перестающее быть… тем, кто связывает хаос… И становящееся, выворачиваемое, выдираемое из небытия изначальной нечеловеческой мощью, бесстрастной страстью – быть, нежаждущей жаждой – быть, чистой возможностью – быть… И в этот бесконечный мучительный миг исчезания, когда нет ни времени, ни вечности, ни самого этого мига, только ничто, которое может быть, а может и не быть – становится все.
Только Я верой и волей связывает ничто в нечто.
Только вера и воля безымянного Я.
И оно позвало меня странным именем, имя было моим, и я откликнулась: Ибиссина. И все было возможным, но все уже стало. Нечеловеческий хаос был связан этим именем. Распавшиеся связи заново скреплены этим именем. И я вернулась в свое.
Иби всхлипнула и затихла. Мои руки разжались, и ее голова сползла с подушки, волосы посыпались черными перьями, укрывая осветившееся неземным покоем лицо. Я вынула резиновое кольцо: оно ей больше не нужно. Золотой дракон в моем ожерелье вздохнул: «Я тоже тебе уже не нужен, птенчик!» Я щелкнула его по носу: сиди уж.
И даже не вздрогнула, когда над ухом раздался насмешливый, глубокий, с характерной хрипотцой, голос:
– Ты все-таки добила ее? Интересный способ убийства. Интересно было наблюдать.
Дункан восседал на подоконнике. Ну конечно, любуясь из окна лунным садом, я упустила, что надо проверять не только местность под окнами, но и над окнами тоже. Клопы и тараканы способны если не летать, то сыпаться сверху.
– Не надейтесь. Она жива. А вот вам…
– Да помню, помню эти страшные угрозы моей безопасности, – пренебрежительно отмахнулся магистр. – Любопытное зрелище. Услышал тебя еще за милю: ты так гремела костями и вопила небесам, чтобы никто тебя не слышал, что перебудила даже всех привидений. Я следовал за каждой твоей мыслью, пока они были… (хм… а как же обещание не подслушивать?) Но их не стало. Кстати, это меня не удивило. Для тебя это должно быть более естественным состоянием. Во всей истории еще не бывало мыслящей пифии! Я чуял твои ощущения, но и они исчезли. Не было ничего! Но потом… Что это было? Хотя бы вкратце?
Он спрыгнул, подошел к больной, повернул бесцеремонно, как будто это был труп, проверил зрачки, пульс, дыхание … Я сунула швабру под мышку и поковыляла к выходу, пытаясь не упасть в обморок.
– Подожди, Рона.
И не подумаю. Пифиям не положено думать. За них думают другие. Альерг, например, втихаря частенько подменяет мои думы собственными.
Дункан возник перед моим носом и преградил путь. Монументально. Как гора. И даже не дышал для полного сходства. Но говорил:
– Она спит! Как младенец! Как ты это сделала?
Мне бы тоже поспать, а тут требуют в двух словах десятилетний курс обучения приемам первой помощи утопающим в ничто. Я сделала попытку обойти гору. Гора снова сунулась под швабру.
– Не думал, что пифии Лиги обладают такими возможностями!
Чтоб ты сгинул. Я вспомнила, что поклялась уничтожить этого человека. Сейчас, только… В глазах потемнело, и я с наслаждением выпустила проклятую швабру, в полном смысле слова безрассудно валясь на щедро усыпанный шкурами пол. Как мягко! Падая, я задела дымящийся треножник, уловила торжествующий блеск в ненавистных глазах магистра, и в тот же миг поняла, что ядовитый фимиам воскуренной палочки предназначался отнюдь не для больной Иби, а для меня, так глупо попавшейся в ловушку.
