Рубен беспокойно повернулся в постели.
- Тигран, ты спишь?
Я высунул голову из-под одеяла.
- Не сплю, думаю.
- О чем?
- О том, как устроен мир, - сказал я.
Рубен тихо засмеялся.
- Рано начал. Тебе пока еще можно не думать о мире.
- А я думаю.
- Мысли разные приходят и уходят. И тебе кажется, что ты думаешь о мире. Со мной тоже так бывает... Как ты думаешь, если в Ереване останусь, наши очень огорчатся?
- Значит, действительно уедешь? - Я от неожиданности сел в постели.
- Собираюсь.
- Отец очень огорчится. Он, между прочим, собирается еще один этаж надстроить в нашем доме. Для тебя.
Рубен на это ничего не сказал. Я ждал, но он молчал.
И я знал почему. В другое время он обязательно сказал бы что-нибудь смешное, что-то несерьезное. Пошутил бы. Но сейчас он молчал. И я слышал только его тяжелое дыхание.
- Мама тоже не хотела бы, чтоб ты жил в Ереване, - снова заговорил я, так как тишина уже просто пугала меня.- Но она, я думаю, будет часто приезжать к тебе в Ереван, и это ее утешит. Она любит бывать в гостях.
- А ты?
- Я не люблю.
- Что не любишь?
- Ходить в гости.
- Да я не об этом спрашиваю. Ты-то не огорчишься?
- Не знаю, Рубен, - сказал я.-Может... Когда ты приезжаешь хоть на два-три дня, мне кажется, что в мире все в порядке, я тогда верю, что в мире действительно существуют миллионы людей.
- Не миллионы, а около трех миллиардов, - сказал Рубен.
- Ну, это не важно... А вот когда ты уезжаешь, мне снова кажется, что на свете вовсе никого нет. Только я. Одинодинешенек.
- В твои годы я тоже чувствовал себя одиноким, - сказал Рубен. - Потом, когда подрос, понял, что я вовсе и не один. Я поехал учиться, так вначале даже испугался, как много вокруг людей. Большие города всегда чуть огорошивают, но это пока к ним не привыкнешь. Преодолеешь страх, полюбишь город и прикипишь к нему.
- Чего там любить?
- Трудно объяснить.- Рубен умолк и спустя много времени снова заговорил:-Ты знаешь, сколько врагов у асфальта?
- У асфальта?
- Утверждают, что эта смесь смолы и песка отрывает людей от земли.
- Верно говорят.
- Ты наивный: думаешь, буквально отрывает? В это вкладывают другой смысл. Злятся на город.
- Ну и напрасно,- сказал я.- На асфальте так здорово цграть в волчок.
.- Играть в волчок? - Рубен засмеялся.-Глупый ты, асфальт крепче держит человека на земле, и когда дождь идет, опять же хорошо: не утопаешь по колено в грязи.
- Рубен, я тоже хотел бы жить в Ереване,- признался я.
- Правда? - обрадовался брат.-И не испугался бы, что наши огорчатся?
- Нет.
- А почему тебе хочется жить в Ереване?
- Почему? Я об этом не думал. Может, чтобы тверже держаться на земле?
Рубен довольно улыбнулся.
- Асфальт, - сказал он,-это, брат, открытие... Человеческая психология... Вот, например, почему ты хочешь жить в Ереване, а, скажем, не в Кировакане или в Ленинакане?
- Ереван - столица,- ответил я,- там есть кафе, т.еатры, библиотек сколько хочешь, музеи...
- Это есть во всех столицах. В Тбилиси, в Баку...
- Но другие столицы не Армении.
- Нет, не смог ты ответить, - сказал Рубен, и в глазах у него засветились искорки радости.
- А ты можешь?
- Конечно! У меня есть на это точный ответ.
- Какой же?
- Потом скажу.
- Это секрет?
- Ага!
- Выходит, ты умеешь хранить тайны, Рубен?
- Выходит, да. А что? - спросил брат.
- Просто так...
Я посмотрел на подковообразную луну, верхнюю половинку которой как бы отломил переплет оконной рамы.
- А если это твоя собственная тайна? Собственная?
- То есть как? - не понял Рубен.
- Ну, скажем, ты делаешь что-то такое, о чем знаешь только сам. И это твоя тайна. И от того что ты сделал, никому другому нет никакого вреда?
- Если делаешь что-то хорошее, об этом, конечно, можно никому и не говорить. Даже, пожалуй, неудобно хвастаться. Зато, когда оказывается, что сделал что-нибудь не так, как следовало, что-нибудь плохое, места себе не находишь.
- Даже если сделал это с самыми добрыми намерениями?
- С добрыми намерениями плохого не сделаешь! А когда,, как ты говоришь, места себе не находишь, тогда, значит, совершил что-то дурное.
- Правда?
