от волнения Тьер нервными жестами указывает камердинеру на окно.
Камердинер. Рота наших моряков, сударь.
Тьер. Нет, пусть не думают, что я способен забыть такое унижение...
Фавр. В Бордо ведь все спокойно?
Тьер. Не скажите! Иногда спокойствие бывает грозным! Такой пример, как Париж! Фавр, их надо уничтожить до единого, истребить всех. Надо во имя культуры разбить о мостовые все эти неумытые рожи. Наша цивилизация опирается на собственность, и собственность нужно защитить любой ценой. Как? Они осмеливаются предписывать нам, что мы должны отдать и что сохранить? Пусть же им ответит кавалерия. Сабли наголо! И если нужно море крови, чтобы смыть с Парижа всю эту нечисть, - пусть будет море крови... Где мое полотенце?
Камердинер подает полотенце. Тьер вытирает пену с губ.
Фавр. Не волнуйтесь, подумайте о своем здоровье, которое всем нам так дорого!
Тьер (задыхаясь). И вы их вооружили! С этого самого момента, с утра третьего сентября, я одержим только одной мыслью: окончить войну, скорее, немедленно.
Фавр. Но, к сожалению, они сражаются как черти. Доблестный Трошю совершенно прав: Национальная гвардия не примет никаких резонов, прежде чем десять тысяч гвардейцев не истекут кровью. Ах, он прав. Он шлет их в битву, как волов, чтобы дать выход их честолюбию. (Склоняется к Тьеру, шепчет ему что-то на ухо.)
Тьер. Говорите без опаски. Мой Ипполит - патриот.
Фавр. Я могу вас заверить, господин Тьер, что в этом вопросе вы можете рассчитывать на полное понимание князя фон Бисмарка.
Тьер (сухо). Рад слышать... Особенно теперь, когда я узнал, что Бисмарк считает меня негодным даже в барышники. И это сказано после того, как мы познакомились лично.
Фавр. Шалости, их не нужно принимать всерьез. Они не имеют ничего общего с его истинным мнением о вас.
Тьер. Могу сказать о себе, что стою выше личного, мой дорогой Фавр. Меня интересует, как господин фон Бисмарк намерен нам помочь.
Фавр. Он сказал мне, что вполне готов разрешить после перемирия небольшой подвоз продуктов для населения. Он считает, что народ надо затем снова посадить на голодный паек, пока не будет сдано все оружие. Это, полагает он, даст больше, чем беспрерывный голод.
Тьер. Недурно. Пусть вспомнят господа парижане, как пахнет мясо. Талантов господина Бисмарка я никогда не отрицал.
Фавр. Он даже пойдет на то, чтобы попридержать берлинские фирмы, заинтересованные в снабжении Парижа.
Тьер. Смелость - вот предпосылка таланта. Не так ли, Фавр? Мы обяжем пруссаков ввести войска во все пригороды, где Национальная гвардия расставила свои орудия.
Фавр. Это отличный пункт соглашения, превосходный.
Тьер. Существуют, я полагаю, и другие талантливые люди кроме господина фон Бисмарка. Мы, например, запишем в договор, что первый взнос по контрибуции - первые пятьсот миллионов - мы внесем после умиротворения Парижа. Это укрепит заинтересованность господина фон Бисмарка в нашей победе. Словечко "умиротворение" надо употреблять почаще, оно из числа тех слов, которые все объясняют. Ах да, контрибуция! Ипполит, оставь нас одних.
Камердинер. Сударь, ваша ванна готова. (Уходит.)
Тьер. Вы думали, где взять деньги?
Фавр. Было предложено, чтобы немецкие фирмы дали нам заем для выплаты контрибуции. Прежде всего господин фон Блейхредер, банкир господина фон Бисмарка. Упоминалось о комиссионных... Я, конечно, отказался от процентов, которые мне предложили как члену правительства.
Тьер. О, разумеется. Назывались ли суммы?
Фавр пишет на клочке бумаги.
(Берет записку, читает.) Невозможно!
Фавр. Я же и говорю.
Тьер. Нам нужен мир. Он нужен Франции. Надеюсь, у меня хватит власти, чтобы добиться его.
Фавр. Ваше избрание, господин Тьер, - дело верное. За вас двадцать три департамента, все сельские округа.
Тьер. Мне нужна вся полнота власти. Анархия вооружена.
Фавр. Вся Франция, господин Тьер, печется о вашем здоровье. Вы один можете ее спасти.
Тьер (скромно). Я это знаю. И потому-то, любезный Фавр, пью молоко, которое терпеть не могу.
III
А
Ночь с 17 на 18 марта. Площадь Пигаль. Посредине улицы-пушка. Час ночи. Франсуа Фор и Жан Кабэ охраняют пушку, сидя на плетеных стульях. Бабетта
