— Люди делятся на дураков и умных, но дураки делятся быстрее, — злобно ляпнул Куприянов, но сразу же заткнулся. Устраивать гладиаторские бои с местной шпаной, пожалуй, не стоило.
Никто не обратил внимания на Ленину тираду, все тянулись к пивняку, как подсолнухи к солнцу. Перед стойкой Куприянов в сотый раз объяснил одноклассникам, что он в завязке, потом помог дотащить до столика шесть бутылок пива.
— А вам не много?
— Нормально, — загоготал Сапрыка, — времени до фига. Следующая электричка будет в пять утра.
— Заколебал уже, — скривился Леня, — у тебя что, заело?
— Расслабься, Куприяша, — ухмыльнулся Ероха, — ты теперь с нами в одной подводной лодке. Нравится, не нравится, а деваться тебе некуда.
С соседнего столика раздался тревожный стук. Какой-то пьянчуга долбил мобильным телефоном по столику, как будто забивал туда гвозди.
— Я не брал кредит! Вы верите мне?! — со слезой в голосе заблажил потасканный, одутловатый брюнет. — Я считал вас друзьями, а вы — козлы!
— Мы верим тебе, — две пьяные хари попытались успокоить горлопана, — верим.
— Я верну долг, а потом порву вас на английский флаг! — прорыдал брюнет и снова принялся лупить телефоном по столику. — Гадом буду, порву!
Телефон, не выдержав эксплуатации в режиме отбойного молотка, раскололся на несколько частей. Брюнет с удивлением уставился на пластмассовые осколки.
— Вот ложкомойники! Бракованный телефон подсунули! Поеду, подожгу их на хрен!
Он вскочил, уронил стул и, грозно матерясь, устремился к машине. Разбитая вдрызг «восьмерка» взвизгнула за окном, как кошка, которой отдавили лапу, и рванулась восстанавливать справедливость. Куприянов огляделся — обычная привокзальная тошниловка, где ночью собираются только свои. Сапрыка сосал пиво как насос и с жаром рассказывал, как он отважно грубит начальству, а Ероха уставился в пространство отсутствующим взглядом. Это-то и не понравилось местной гопоте.
— Ты почему на меня так смотришь? — начал быковать здоровый пузатый парень в тельняшке с обрезанными рукавами.
— Он не на тебя смотрит, — попытался образумить его Куприянов, — а он глядит в пространство.
— Нет, — покачал головой пузатый, — он на меня вылупился. Наверное, в дыню хочет.
Сапрыка сразу протрезвел и заканючил:
— Да ладно, командир, все нормально. Мы же местные, ты чего, офигел?
— Я гей? — остолбенел пузатый. — Посмотрите на него, он еще и обзывается.
Завсегдатаи пивного зала с осуждением посмотрели на распоясавшихся чужаков, некоторые посетители начали даже поднимать стулья и заносить над головой. «Блин. Щас как заедут стулом по башке. — Спину Куприянова прибило изморозью, и мысли замельтешили как дрозофилы. — Это только в фильмах про ковбоев головы крепче стульев. А в жизни, вероятно, все наоборот». Из ряда возмущенных выделился юркий жиганчик, дерганный и приблатненный, весь такой на шарнирах.
— Вы слышали? — призвал всех в свидетели чувачок на шарнирах. — Он его пидором обозвал.
— Да не обзывал я, — заскулил дрожащим голосом Сапрыка, — просто мы товарища провожали и немного припоздали.
— Я падла? — выкатил глаза пацанчик на шарнирах. — И это говорится на нашем районе?
Толпа угрожающе двинулась на трех залетных отморозков. Еще секунда, и они навсегда прикусят свои длинные языки. Куприянов и Сапрыкин отступили к стене, Ерохин продолжал безмятежно сидеть и пялиться в никуда.
— Васька, все матери расскажу, — из-за стойки вышла пожилая уборщица и преградила дорогу жигану.
Василий сразу сбавил прыть, остальные тоже замешкались.
— Сколько можно шаболдыжничать? — наехала уборщица на притихшего задиру. — Сколько можно хархурами трясти, когда же ты, супостат, на работу устроишься?
— Теть Насть, клянусь, обязательно устроюсь, — торжественно пообещал Васек, — ты же знаешь, я после армии. Еще не нагулялся.
— Ты пять лет после армии, долдон, — напомнила ему тетя Настя, — совесть нужно иметь.
Леха с Леней, подхватив безучастного Серегу, дунули на выход. Последнее, что они услышали, было:
— Теть Насть, ты только матери ничего не говори. Ладно?
Отойдя двести метров от опасного заведения, Сапрыка раздухарился, стал размахивать подарочной кружкой и орать:
