— Главное, кружка так хорошо в руку ложится! Надо было ломануть ему промеж ушей! Кровищи бы с него натекло, что со свиньи!
— Чего же тогда не ломанул? — ехидно поинтересовался Куприянов, а про себя подумал: «Дурак я, дурак, спал бы сейчас под бочком у жены. Я-то что здесь делаю?»
— Пойду за сигаретами схожу. А вы пока на платформу шуруйте, там скамеек много. — Сапрыкина смыли летние сумерки.
Леня практически потащил на себе осоловевшего Серегу, потом на секунду оставил его без внимания. Ероху качнуло вбок и назад. Он попытался выровняться в окружающем пространстве, встряхнул головой, всплеснул руками, его качнуло вперед. Серега сделал роковой шаг к краю платформы и полетел вниз на железнодорожные пути. Все это произошло за доли секунды, но Куприянову показалось, что кто-то включил кнопку замедленного просмотра. Ероха очень медленно стал крениться вниз, ноги его оставались на платформе, а тело уже находилось в свободном падении. Когда туловище оказалось параллельно платформе, ноги оторвались от последней опоры, и Ероха плашмя рухнул на рельсы. Леня в ужасе зажмурил глаза. Он, конечно, знал, что рано или поздно придется разлепить веки и посмотреть на то, что осталось от друга. Но на это требовалось мужество, а его у Лени не было. Увидеть окровавленную куклу с размозженной головой, нелепую кучу тряпья, которая пять секунд назад была его неугомонным товарищем, нет, на подобное не хватало сил. Снизу раздалось какое-то шевеление. Куприянов, содрогаясь, приоткрыл веки. Ерохин, живой и здоровый, глядел на него снизу вверх.
— Чего вылупился? Руку лучше подай.
— Ты живой? — обомлел Леня.
— Чего? — не понял Ероха.
— Ты же с двухметровой платформы свалился, — напомнил себе и другу Куприянов, — ты не мог остаться в живых. Ты помнишь, как упал?
— Я долго еще на путях буду стоять? — еле ворочая языком, возмутился Ероха. — Руку давай.
Леня помог Сереге залезть на платформу и принялся судорожно его ощупывать, ожидая найти множественные переломы и рваные раны. «Это мне расплата за прежние пьяные грехи», — думал он.
— Чего ты щекотишься? Отстань. Ленка меня теперь за майку убьет, — озабоченно бормотал Ероха, оттирая мазут с футболки слюнями.
— Ничего не болит? Точно? Может, ты в шоковом состоянии? Может, у тебя все ребра сломаны? — Леня не мог поверить своим глазам — на Сереге не было ни царапины. Если бы не испачканная майка, могло показаться, что нырок на рельсы космонавта Ерохина просто приснился.
— Это потому что он пьяный, — захохотал Сапрыка, вернувшийся с сигаретами, — трезвый бы насмерть разбился. Детям и выпившим Бог помогает.
— Рассказывай, — не поверил Леня, — разве бы он трезвый с платформы чебурахнулся? Все ваше пьянство проклятое.
— Сам-то давно трезвенником стал? — Сапрыка опять схватился за многострадальную кружку. — Главное, так хорошо в руку ложится. Так бы и дал ему промеж ушей. Почему вы мне кружку вовремя не дали?
Мимо проскользнул поздний прохожий. Он с опаской покосился на трех приятелей и прибавил шагу.
— Главное, так хорошо в руку ложится, — завел свою нескончаемую песню Сапрыкин.
Он показал, как заехал бы кружкой в лобешник борзому Василию. Посудина выскользнула из его непослушных пальцев, со свистом пролетела над самым ухом у прохожего и, ударившись о стену, осыпала стеклянным градом ни в чем не повинного мужика. Дядечка взвизгнул не хуже поросенка и дал деру в кусты.
— Это был мой подарок, — безучастным голосом прокомментировал Ерохин.
— Ничего, — утешил Сапрыкин, — на следующий день рождения я тебе эмалированную кружку куплю. Ее уж не раскокаешь.
— Ну, ребята. Я с вами тут как в русскую рулетку играю, — застонал Куприянов, — как будто стою перед турникетом на плаху. Если турникет сработает, то мы дойдем до дома без последствий. А если не сработает, нас посадят в тюрьму или отвезут в местную больницу, не говоря уже про морг. И от меня уже ничего не зависит. Даже бросить вас не могу — не по-человечески.
Они все-таки дошли до дома, сели в лифт и вышли на своем этаже.
Последнее, что услышали Серега и Леня из поднимающегося лифта, конечно же, было:
