Они – мудрецы и дураки, великие и ничтожные, прекрасные и отвратительные – окружили деньги легендами, предрассудками, жгучим презрением и страстным вожделением. Для тех, у кого нет денег, они наняли нищих гениев – ученых и поэтов, которым поручили воспеть и разоблачить мистическую власть денег. Деньгами – как архангеловской дланью – они разжигают войны и создают миры, возводят города и стирают государства.
Деньги – это сладость власти.
Острое счастье любви.
Сумасшедший полет творчества.
Злой азарт боя.
Чудотворная, опасная кисть.
Мы рисуем ею будущее мира на пустом холсте жизни.
Вообще, иметь деньги – это как обладать прекрасной женщиной. Только это ощущение больше и острее, чем факанье.
К сожалению, у денег есть одно опасное свойство – как женщина, они в любой момент могут почему-то разлюбить тебя. И уйти к другому.
Я придвинулся к Кузнецову и тихо сказал ему:
– Паша, подумай и вечером ответь мне…
Кузнецов сразу же раскрыл блокнот, взял со стола ручку, приступил к своему жизненному призванию – исполнению моих указаний.
– Они действительно такие умные и умелые? – спросил я.
– Так считается, – развел он руками. – Говорят, они – лучшие. Их называют конструкторами успеха.
– Тогда почему богатый – я?
Мы с Лорой сумерничали, тихо гасили вечер, как настоящие приличные люди: она что-то быстро стучала на киборде своего компьютера, а я лежал на тахте и с интересом листал очень содержательную газету «СПИД-инфекция». Замечательное издание! Только за него имело смысл разрушить Империю зла! Слава Богу, духовный подвиг оппозиции не пропал зря – читаем совершенно свободно, отвязанно, без страха и упрека. А по радио, постепенно затухая, орала что-то свое сексуально-бессмысленное Маша Распутина. Ди-джей на остатках ее эротических воплей оповестил мир:
– Вы слушаете радио «На семи холмах»! В Москве – девятнадцать часов. В новостях этого часа… Один из крупнейших российских бизнесменов, Александр Серебровский, объявивший недавно о своем решении баллотироваться в губернаторы, подготовил грандиозный проект создания глобальной коммуникационной сети…
– Ага! Сети на ловца! – рассмеялся я неодобрительно.
Лора оторвалась от компьютера, пристально посмотрела на меня, неуверенно спросила:
– Кот, ты от кого скрываешься?
– Я? Скрываюсь? – удивился я. – Лора, вспомни – есть время раскрывать объятия, а есть время уклоняться от объятий! Я уклоняюсь…
– А почему ты уклоняешься от их объятий?
– Подозреваю в неискренности! Сначала – объятия, потом обиды, претензии, и почти сразу станут долго и больно портить мне лицо. Они захотят менять его цвет, форму и выражение. Зачем?! Взгляни на него – вроде бы неказистое, но такое родное, привычно-близкое! Мы с тобой сжились с моим лицом, пускай будет как есть…
– А за что они хотят портить твой неказистый, но родной нам фейс? – настойчиво расспрашивала Лора.
– От глупого стремления идти в ногу со временем. Я тебе не успел рассказать – пишу сейчас философский роман «Идиотина». Знаешь, так – взгляд на демократический процесс в стране. За эти годы приятно упростились нравы и сблизились люди…
– Ты думаешь?
– И не сомневаюсь! – жарко заверил я. – Естественно, как это водится среди близких людей – бурный рост числа набитых рож. По сравнению с 1913 годом, когда отчуждение в народе было еще громадно, оно выросло в 946 раз – я точно подсчитал…
– Кот, тебе не надоело?
– Да нисколечко! Поэтому и живу тихой жизнью обывателя-домоседа. Я, с моей мягкой смиренностью и смиренной мягкостью, выйду на улицу – там, как пить дать, набьют мне баки. Представь, возвращаюсь и приношу тебе деликатес – баки отбивные! Ты такого сроду не пробовала!..
По радио какой-то кретин завопил, будто ему в турникете метро яйца защемили: «…и Леонид Агутин!» Все-таки правильно коммуняки назвали какое-то свое постановление «Какофония вместо музыки». В этом вопросе я их поддерживаю. Не помню только, про кого было постановление – не то про Агутина, не то про Шостаковича…
Лора подперла голову ладонью, долго смотрела на меня, потом сказала мягко:
– Кот, мне боязно… Я люблю тебя…
Я бросил на пол этот самый «СПИД» – хрен его знает, может, им заражаются внеполовым путем, слез с тахты, подошел к ней, обнял, нежно поцеловал.
