По лицу Ванора прошла судорога.
– А зачем мне Ваша правда, мессир? Вы пришли сюда не ради нас, а по велению своего народа, и уходите, исполнив долг перед пославшими Вас, а не перед людьми Теллура. Вы прошли через наш мир, как натуралист, изучающий жизнь муравейника. Зачем рассказывать муравью о бездне, отделяющей его от человека? Он меньше, но не мельче. Ваш мир для него не хуже и не лучше. Он просто чужой.
– Вы неправы. Мы не чужие; мы изучаем людей Теллура для того, чтобы помочь им. Я пришёл сюда с сочувствием и любовью. Я сделал всё, что мог, и был бы счастлив, если бы Вы продолжили моё дело, сын мой.
– Я не знаю его, мессир. Ваш взгляд извне, мой – изнутри. Мы в разных мирах. И в моей душе нет ни сочувствия, ни любви.
– Вы просто устали. Я посижу с Вами.
– Нет. Вам нужен добрый сон. Вам нужны бодрость и сила, чтобы завтра в бою дойти до реки и… утонуть… невредимым. А меня не будет рядом, чтобы прикрыть Вас, мессир Корсидо.
– Вы больше не зовёте меня отцом.
– Всему свой час, и время всякой вещи под небом, – прохрипел Ванор, прижав руку магистра к шершавым от жара губам.
Ильегорский на секунду приник щекой к его горячим волосам и встал.
– Будьте осторожны, берегите себя. Вам угрожает не только сталь, но и связка поленьев.
– Никакая осторожность не спасёт от стрелы в спину.
– И этого можно избежать. Презрение к смерти не отпугивает её.
Уже подняв полог шатра, Ильегорский обернулся. Ванор отчуждённо смотрел сквозь него.
– Леддериес14, мой лисёнок, – у Юлия дрогнул голос.
– Эгирой15, – шепнул в ответ Ванор.
_ _ _
– Да-а, уели Вы Катона, – с уважением признал архивист. – Чтобы он перешёл на личности и стал сбоить в логике – такого ещё не бывало.
– Надо же когда-нибудь человеку сорваться, – благодушно отозвалась Анна.
– Но разговор кончился ничем, – отметил Игорь. – Вам не хватило аргументов, Анна Гедеоновна.
– Аргументов? Зачем?
– Разве Вы умеете спорить без них?
– Разве мы спорили? Юлий разрядил на меня раздражение и горечь, проистекшие, может быть, от неосознанного чувства вины, а может, от опять-таки неосознанной обиды нравственного ростовщика, оказавшего благодеяние и не получившего ожидаемой благодарности. Как бы там ни было, координатор выговорился, не встретил разумных возражений и восстановил свой душевный комфорт. Разговор был не напрасен.
– А для Вас? – спросила Рената.
– А мне ничего не стоило его выслушать.
– Ничего не стоило слушать оскорбления? – переспросил Стив. – Вы так низко цените мнение Юлия Константиновича?
– Если он Вам настолько безразличен, то зачем Вы заботитесь о его душевном комфорте, рискуя к тому же своим? – добавила Рената.
Анна вздохнула:
– Моя вина, что я доросла разумом до умения видеть людей такими, как есть, но не доросла духом до умения любить их, таких, как есть. А кроме того, разве не приятнее давать, нежели брать? И разве это не тешит самолюбие: спровоцировать ближнего обнаружить свои маленькие грязноватые слабости, а потом великодушно извинить их?
– А у Вас, значит, нет слабостей? – не сдержался Тариэл.
– Да сколько угодно, – улыбнулась Анна. – Но я их осознаю. Я имею наглость видеть себя в истинном облике. А Вы не знаете, над какими проблемами работает сейчас граф Альтренский?
Тариэл пожал плечами.
– Даже не могу Вам сказать. Я показывал дошедшие до нас записи математикам; они говорят, что это напоминает теорию расслоённых пространств, только поставленную с ног на голову. О-о, гонг! Идёмте.
Он учтиво подал Анне руку.
– Ну и стерва, – сказал Игорь на ухо Стиву.
_ _ _
За столом собрались все обитатели станции и экипаж «Веспера». Были тосты, и речи, и комплименты, и рассказы, и свежие русские анекдоты, все милели друг к другу искренним расположением, и всё бы прошло чудесно, если бы Вадим не обратился к координатору с просьбой:
– Юлий Константинович, я мечтаю увидеть коронацию. Я никогда не бывал на гуманоидных планетах, если не считать космобазы хэйнитов. Нельзя ли мне пройти адаптацию и слетать в Ареньолу?
– В этом нет ничего невозможного, – согласился Юлий. – А кто будет Вас сопровождать? У наших стажёров очень напряжённая программа. Вряд ли они смогут уделить Вам должное внимание.
