– Оставьте, отец. Бой и так утомил Вас.
– Греховная чистоплотность! Если бы я, не умываясь, сразу пришёл сюда, я бы успел остановить этого тупицу.
– Всё равно нога ни к чёрту.
– Сейчас станет легче, – сказал Ильегорский, морщась от его боли.
– Амаро анэм Ареньолос… – шептал Ванор. Ильегорскому показалось, что он бредит – бредит стихами. – Горька судьба Ареньолы… Словно скала меж пустыней и морем, она спасает айюншиан и джаннаитов от взаимного истребления, принимая удары с обеих сторон… Равновесие… Равновесие врагов наших с севера и юга, с запада и востока… Равновесие сеньоров, раздирающих землю на клочки аллодов, и короля, что стремится сделать всю страну сиденьем своего трона… Равновесие ересиархов с резнёй и епископов с кострами…
– Горька судьба Ареньолы, – повторил Ильегорский. – Но Вы служите Ордену. Вы ответственны не перед Ареньолой, но перед Богом и Истиной. Род приходит, и род уходит, а земля пребывает вовеки. И на земле всегда живут люди. Неважно, на каком языке они говорят и как называют свою родину. Их душам нужны Истина, Добро и Красота.
Ванор не шевелился. Ильегорский почувствовал, что начинает заводиться. Эта манера молчать, игнорируя собеседника, всегда его раздражала.
– Ваше предназначение, сын мой – искать Истину, – как можно мягче проговорил он. – Не пора ли Вам оставить математические головоломки?
– Зачем мне знать, как устроен мир? Я хочу понять, почему он так устроен, – Ванор повернулся к магистру. – Святой отец, что, если размерность пространства увеличивается при уменьшении расстояния? Тогда, если выделить достаточно малый объём…
– Но понимание зиждется на опыте и наблюдении, – перебил его Ильегорский. – Простите, что беспокою Вас в таком состоянии, мой мальчик, но я не могу откладывать разговор.
– Да. Наблюдение?… Человек видит только то, что знает. Как часто мы проходим мимо тайны, глядя, но не видя, – сказал Ванор, облизывая губы.
Ильегорский дал ему воды, подсунул под плечи подушку. Тот в упор смотрел на него. Магистр невольно отвёл взгляд от лихорадочно блестящих, мрачных, как грозовая туча, глаз.
– Святой отец, Вы подобны богачу, полагающему, что благополучие ребёнка определяется количеством игрушек. Вы обладаете возможностями, кои я не могу себе даже вообразить. Зачем Вы предлагаете невежественным, злобным, голодным детям науку? Зачем нам эта пёстрая игрушка?
– Наука – игрушка? Почему же она пугает ханжей сильнее ереси? Почему Ваш отец взошёл за неё на костёр? Почему Вы сами не в силах отказаться от занятий ею?
– Это другое, – измученно пробормотал Ванор. – Это судороги разума, пытающегося освободиться… Почему нас так тянет к звёздам? Что мне бесконечные пространства и чужие солнца? А вот поди ж ты…
Ильегорский закончил психомассаж, прикрыл его бедро уснеей и перевязал. Рана выглядела ужасно, но теперь по крайней мере можно было не бояться за его жизнь.
– И всё же только знание, подлинное знание о мире разовьёт разум и силу человека, даст ему хлеб и свободу, избавит от болезней и войн, – продолжал магистр.
– На это нужны сотни лет. Может быть, Вы бессмертны и можете ждать. А люди мелькают перед Вашим взором, как поденки. Но тогда зачем Вы занимаетесь благотворительностью, святой отец? Справедливо ли выкупать одного раба, оставляя в грязи тысячи?
– Я не ожидал от Вас таких слов, – с горечью сказал магистр. – Вы знаете, что я всегда поступал так, как считал справедливым. Не в моих силах дать свободу всем скотам земным; но я освободил барса. Я тешил себя надеждой, что Вы поведёте за собой всех, кто ищет истину, и укажете им дорогу к вершинам знания. А Вы ушли от них и строите лабиринты.
– Но я не могу строить лестницу для дураков! – простонал Ванор. – Не принуждайте барса есть траву; он охотится не оттого, что кровожаден. Я не могу выплатить Вам долг благодарности не оттого, что равнодушен к Вашему мнению.
– Вы вольны в выборе пути. Я больше не буду докучать Вам своими наставлениями.
Ванор вздрогнул и приподнялся.
– Да, Вы угадали, – сказал Ильегорский, глядя в пол. – Моя миссия окончена. Я должен вернуться к своим соотечественникам. Для всех в завтрашнем сражении я утону. Я мог бы оставить Вас в неведении, подобно всем прочим, но я хочу, чтобы Вы знали правду.
