Александр кивнул. Кто ее не слышал?
– Это про нас. В трудовом договоре указана одна сумма, реально получаем другую. Добрая половина клиентов идет мимо кассы. Счета выставляются на разные фирмы, иногда случалось так, что пациенты заключали договор с одной компанией, а счет получали от другой. Тогда Дегтярский топал ногами и орал. Он вообще любил это дело – топать ногами и орать. Самодур, хам, но искусно притворялся интеллигентным человеком. Истории болезни и журналы учета – это отдельная тема…
Появление официанта вынудило Августу сделать паузу.
Фирменный сахар оказался кристаллическим узбекским наватом. Александр к подобным лакомствам был равнодушен, а Августа то и дело брала из вазочки очередной кусочек, отправляла его в рот и вкусно, очень по-детски, причмокивала.
– Несколько лет назад ОБЭП тряс стоматологическую клинику на улице Коллонтай… – продолжила она, как только официант ушел. – Нет, не на Коллонтай, на улице Тельмана. А в Москве есть улица Тельмана?
– Улицы не знаю, но есть площадь с памятником возле метро «Аэропорт».
– Наверное, уже никто и не помнит, кто это такой.
– Знаешь, сам не сразу вспомнил, – признался Александр. – Так что там со стоматологией?
– Стоматология официально показывала только пятую часть своих реальных оборотов, но при этом хранила у себя медицинскую документацию в полном объеме. Мало ли какая жалоба или что еще…
– Это, в общем-то, правильно, – заметил Александр. – Как говорил один наш профессор – «нас не будет, пациентов не будет, а поводы для жалобы останутся».
– Это правильно с медицинской точки зрения, но не с финансовой, – возразила Августа. – Обэповцы изъяли документы, внимательно изучили их и рассчитали реальный оборот с точностью до рубля. Директору и главному бухгалтеру досталось на орехи по полной программе. Это я к чему? К тому, что Дегтярский таких ошибок не допускал. В архиве хранится только то, что прошло в «белую». У меня два раза в месяц главная медсестра журнал лабораторных исследований забирает якобы на проверку. Потрошит его, переписывает, вкладывает чистые листы взамен вырванных, прошнуровывает заново и возвращает. И то же самое происходит со всеми журналами в клинике. Дегтярский был не дурак, понимал, что к чему, улики уничтожал своевременно. Если он заплатил тебе наличкой, значит, операция была «левой» и история болезни до архива не дошла. Даже если бы с пациентом все было в порядке, она все равно бы в архив не попала. Так что все Лилины прибабахи – это всего лишь попытка тебя «отфутболить». Она же не может сказать тебе, что такой операции в клинике не производили? Не может. Вот и придумывает какие-то причины, в надежде на то, что ты плюнешь на все и уедешь в Москву. Кстати, Анна Владимировна могла бы спокойно найти в архиве историю, если бы ей хотелось. Она может копаться в документах, сколько ей вздумается, у них с Лилей статус одинаковый. Доверенные люди.
– А кто такой Леонид Маркович?
– Не знаю, – пожала плечами Августа. – Никогда не слышала ни о каком Леониде Марковиче. Может, его и не существует. Хотя, если про него упомянула Лиля… Знаешь, это, наверное, тесть Дегтярского, который является номинальным владельцем клиники. Дегтярский называл его Дедом. Иногда у него срывалось «С Деда все взятки гладки» или «Деду все… мягко говоря, безразлично». С учетом того, что жена Дегтярского примерно его ровесница, можно предположить, что ее отцу лет восемьдесят пять, если не все девяносто. В таком возрасте многое действительно безразлично.
– Какое чудное коварство! – иронично улыбнулся Александр. – Клиника, погрязшая в махинациях, оформлена на имя пожилого человека…
– У главного бухгалтера шизофрения, – вставила Августа.
– Неужели? – не поверил Александр.
– На учете в ПНД [18] состоит и не очень-то это скрывает. Во всяком случае, рассказывает, что в свое время, еще в восьмидесятые, выбралась из трущобной коммуналки на Черняховского только благодаря своему психиатрическому диагнозу. Вроде бы тогда психически больных переселяли из коммуналок в отдельные квартиры. И кастелянша наша тоже в ПНД наблюдается, у нее депрессии иногда бывают.
