Не могу сдержать самодовольной улыбки: кажется, кто — то мечтает повторить уже однажды случившееся. Что ж, я только за!
— Тебе только спинку потереть? — осведомляюсь не без намека на большее, и девушка отзывается совсем тихим:
— Все зависит от мастерства банщика.
Уж в этом-то мастерстве мне нет равных: подхватываю мочалку, мыло и начинаю водить по ее согбенной спине. Казалось бы, могла уже и расслабиться, ан-нет, продолжает лить тихие слезы. Не понимаю я женщин, и все тут…
— Может быть, мне и животик тебе потереть, — беру инициативу в свои руки. — У тебя, должно быть, и сил-то на помывку нет.
Она не отвечает — просто поднимается во весь рост и молча глядит на меня. Вода жемчужным каскадом струится по ее груди, и я с заминкой, но касаюсь ее мочалкой. Катастрофа не шевелится…
— Ты чего молчишь? — спрашиваю я. — Довольна моей работой или нет?
— Мне холодно, — только и отзывается она. — Хочу вернуться в постель.
В постель — это хорошо: спускаю воду, обмываю ее под душем и накидываю на плечи полотенце. А что, в этих простых действиях есть что — то невероятно эротичное… Только слезы все и портят. Сбивают настроение…
— Может, уже перестанешь реветь, — предлагаю на полном серьезе, запахивая полотенце на ее груди. — Твои слезы могут плохо на мне сказаться.
Катастрофа снова громко всхлипывает, и мне… волей-неволей, приходится неловко, но похлопать ее по плечу, а потом и слегка приобнять. Так, ради успокоения… Иначе ж какая эротика с плачущей-то девчонкой?
В ночь перед тем, как мы должны были покинуть эту квартиру, я возвращаюсь домой позже обычного: что-то скребет на душе, не дает покоя… Необходимость ли искать новое жилье или общая неудовлетворенность нынешней жизнью — сказать не берусь. Работать в клубе мне нравится, однако, чего-то не хватает… И чего именно, я тоже не мог бы сказать определенно.
Эмили… Имя проносится в голове как бы само собой, срывается пусть и не с языка, но мысленно, независимо от меня самого. Я даже опешиваю… Эмили… Какое маленькое… неказистое имечко… Катастрофа подходит ей больше. Эмили — это как будто бы взбитые сливки с шоколадной посыпкой, а Катастрофа — плотный яблочный пирог. А яблочные пироги я люблю больше взбитых сливок…
Глупость какая-то… От выпитого перед уходом коктейля у меня, определенно, путаются мысли. Я вообще не люблю сладкое… И никогда не любил. Скидываю одежду и лезу под одеяло. Кровать без Эми… Катастрофы кажется слишком большой и холодной. Зачем она снова перелегла на диван? Могла бы спать и здесь. Не беда… Ворочаюсь туда-сюда битый час кряду, а потом откидываю одеяло и крадусь к дивану…
— Эми… Катастрофа, ты спишь?
— Что тебе? — хрипит она спросонья. — Уже вернулся?
— Да. — И спрашиваю: — Не хочешь перелечь в мою постель?
— Что? — удивляется она. — У тебя снова потребности? — И ворчит: — Я хочу спать, извини.
— Нет, — тереблю ее за плечо, — просто полежи со мной.
Она глядит на меня в темноте, как мне кажется, с некоторым недоверием, а потом произносит:
— Не говори ерунды. Завтра предстоит тяжелый день…
Ее отказ неожиданно неприятен: я ведь даже не просил заняться со мной сексом — просто полежать, а она отмахнулась от меня, как от назойливой мухи. Кто я для нее? Мальчик по вызову… Жилетка, в которую можно выплакаться… Так не пойдет: подсовываю руки под ее разгоряченное тело и подхватываю с дивана.
— Что ты творишь? — шипит Катастрофа мне прямо в ухо.
И я отзываюсь:
— Молчи, ребенка разбудишь. — Потом укладываю ее на уже привычное место и пристраиваюсь рядом. — Ты такая горячая, — шепчу со спины, укладывая руку на ее бедро,
— в этой постели сразу стало теплее.
— Так тебе нужна была грелка? — ворчит Катастрофа. — Таких у тебя пруд пруди. Мог бы выбрать любую…
И я отвечаю:
— Сегодня мне было лень охотиться на новую «грелку» — воспользуюсь той, что уже есть. — И утыкаюсь носом в ее волосы на затылке.
Катастрофа дергается, прядает головой, словно норовистая лошадь, но в конце концов затихает, убаюканная, должно быть, мерным поглаживанием моей руки. Не думал, что смогу уснуть рядом с ней, однако в какой-то момент сон сморил и меня…
