Письмо приходит даже не на второй — на следующий же день… Видно, наглому проныре пришлось не по нраву быть вышвырнутым за шкирку, словно малому котенку. Впрочем, так ему и надо — сделал бы это снова и не один раз! Хотя в целом это, конечно, засада…
Где я найду новую квартиру в столь краткий срок?
Три дня. Смешно даже…
— Мне очень жаль.
Катастрофа сидит на краю кровати и глядит на меня виноватыми глазами. Понимает, что все это из-за нее… А я даже не могу толком рассердиться — просто нет этого и все.
Может, меня усмиряет надежда на скорое избавление от младенцев, собак, болтливых попугаев и… катастрофической девушки? Да, наверное, так оно и есть. Хоть какое-то, да избавление.
Как-нибудь прорвемся… Не впервой.
Сегодня Катастрофа выглядит значительно лучше: температуры почти нет, да и хрипит она значительно меньше. На ней одна из моих старых футболок — пришлось дать ей что-нибудь на замену — и я невольно сглатываю слюну… Любуюсь ее длинными ногами и чуть вздернутым, курносым носом — а что, она даже ничего. Тем более, мне известно, что скрывается под этим бесформенным одеянием!
Что, если стянуть с нее футболку и…
— Куда собралась?
— В душ, — хрипит Катастрофа, направляясь в сторону ванной. — Ощущаю себя жутко грязной…
— А тебе уже можно?
И она оглядывается через плечо:
— Неужели волнуешься? — спрашивает при этом.
Еще чего, у меня, может быть, свои планы на нее. Эгоистичные… прагматичные… мужские.
— Подумал, может, тебе спинку потерять надо…
— В самом деле потрешь? — вскидывает она свои черные бровки, и я даже переполняюсь надеждой: согласится. Но она вдруг припечатывает: — Спасибо, обойдусь. — И вялой походкой бредет в намеченном направлении.
Что это с ней? Позавчера она была посговорчивее… Мда. Слышу, как она пускает воду в ванну, гремит какими-то пузырьками, а потом — ба-бац! — оглашает всю квартиру сногсшибательным тарарамом. В ванну она, что ли, упала… Пересекаю гостиную и дергаю дверь на себя, та оказывается, на удивление, открытой — вхожу внутрь и созерцаю следующую картину: моя захворавшая Катастрофа сидит в наполненной ванне и, кажется, плачет, а душевая занавеска и удерживающая ее штанга валяются на полу, сорванные.
— Ты это чего? — любопытствую я, сам толком не понимая, что конкретно имею в виду: устроенный погром или ее слезы. — Ушиблась, что ли? Чего ревешь-то? Эй, Катастрофа…
— Опускаюсь на колени и касаюсь ее подрагивающего плеча.
Она всхлипывает еще горше и кое-как произносит:
— Я на куске мыла поскользнулась… занавеску вот сорвала…
— Ушиблась?
Она отрицательно машет головой, но все-таки показывает покрасневший локоть. И говорит:
— Г орло болит.
Да, в логике ей не откажешь: сетует на больное горло, а потирает ушибленный локоть. С женщинами всегда так: они то ли полнейшие дуры, то ли живут по каким-то своим, неведомым нам, мужчинам, законам. Я никогда их не понимал, да и впредь делать этого не собираюсь…
— Так чего купаться тогда собралась? — спрашиваю я. — Лежала бы себе в постели и болела на здоровье.
— А запах? — всхлипывает Катастрофа. — От меня, верно, нехорошо пахнет уже.
— Ничего, я бы зажал нос, и никаких проблем, — произношу в надежде успокоить ее неуместную истерику, но добиваюсь только повторного витка громкого всхлипывания. Теперь-то я ей чем не угодил?
Катастрофа утыкается лицом в свои подтянутые к груди колени, и я могу без зазрения совести лицезреть полукружия ее грудей и маленькую родинку на предплечье левой руки. Не знаю, почему она ревет, но пользуюсь выпавшей возможностью с удовольствием… Ангелика вон тоже постоянно плачет — наверное, у девчонок так заведено. Не беда!
Поднимаюсь и начинаю прилаживать валяющуюся в ногах штангу с сорванной шторкой на место. Пятиминутное дело, которое вознаграждается такими словами:
— Потрешь мне спину? Я сама не дотягиваюсь.
