Дул резкий ветер; я закрыл глаза, и там, в полумиге темноты, увидел старый Дрезден, куда Эйнар приехал холодным днем 1930-го, чтобы раз и навсегда превратиться в милую застенчивую девушку по имени Лили. Моей целью было представить прошлое, тщательно изучить городские улицы и библиотечные архивы и отыскать все, связанное с утраченной эпохой. Я прилетел в Германию один и, за исключением персонала библиотеки при Немецком музее гигиены и нанятого переводчика, который вместе со мной просматривал микропленки, все это время больше ни с кем не общался. Именно в тот день на Брюльской террасе я осознал, в чем состоит одна из фундаментальных задач создания такого романа, как «Девушка из Дании».
У каждого произведения есть своя внутренняя память. Она возникает естественным образом и представляет собой нечто, к чему и читатель, и автор прямо или косвенно обращаются по ходу событий. Однако, вникая в историю Эйнара, Лили и Греты, я начал задумываться, на чьи воспоминания должен опираться как писатель, ибо история и память Лили Эльбе, молодой датчанки, которую впервые явила миру Грета Уод, принадлежала Эйнару. Но так ли это? Тем пасмурным днем передо мной стали вырисовываться некоторые из вопросов моего романа: чья память питает нашу собственную? Каким образом прошлое, казалось бы, давно забытое, влияет на наше сегодняшнее видение мира и нас самих?
Дрезден исчез, стертый с лица земли впечатляюще американским сочетанием огневой мощи и точности, и тем не менее город – весь, целиком – лежал у моих ног: под Брюльской террасой, где влюбленные парочки арендовали катамараны, на площади перед Оперой Земпера, в молодой траве по обоим берегам Эльбы. 1930-й был совсем близко – как и Лили Эльбе. Я мог силой воображения сотворить воспоминания ушедшей личности – той, что сгинула, но не бесследно. И это навело меня на мысль: в день, когда профессор Больк провел хирургическую операцию Лили Эльбе, Эйнар Вегенер исчез – но куда? Кто унаследовал его память? Он умер, но остался непогребенным, и Лили, убежденной, что она и Эйнар – два разных человека, пришлось жить с грузом истории, которая и принадлежала, и не принадлежала ей.
Я спрашивал себя: разве это не тот же самый трюк, что проделывает с нами человеческая природа? Каждого из нас определяет не только его собственное прошлое, но и прошлое членов семьи, любимых, друзей и врагов, а также память страны и всей цивилизации. В тот апрельский день ледяной ветер на Брюльской террасе задувал с такой яростью, что у меня щипало в глазах, и мой роман об Эйнаре и Лили, пока не имеющий названия и далекий от завершения, обрел форму.
Личность. Ее потеря и обретение, кража и заимствование, отторжение и принятие; мы становимся взрослыми и заявляем о ней, но при этом ужасное и прекрасное прошлое остается с нами навсегда. Под руинами и углями пожарищ, внутри сборных бетонных конструкций и асбестовых плит, в воздухе – в клубах дыма заводских труб и автомобильных выхлопов, в нежном лике нарцисса, склоняющего головку под тяжестью последнего зимнего снега, живы история и память – живы благодаря воображению и солнцу, яркому, как ослепительно-белый воздушный змей над рекой. Ничто не пропадает без следа, сказал я себе в тот день в Дрездене. Роман создается для того, чтобы ничто не пропало.
Беседа с Дэвидом Эберсхоффом
Откуда вы узнали об истории Эйнара, Греты и Лили?
Несколько лет назад мой приятель из одного университетского издательства прислал мне книгу о гендерной теории, выпущенную этим самым издательством. Я принес книгу домой и из любопытства начал листать страницы. Не любитель читать о теориях, я был уверен, что книга мне не понравится. И оказался прав: слишком много рассуждений о литературных конструкциях и явный недостаток героев, сюжета, стиля – элементов, понятных романисту. Однако в толще страниц этой книги вскользь промелькнуло короткое, буквально в несколько строчек, упоминание Эйнара Вегенера, первого человека в истории, успешно совершившего транспереход. Я всегда считал, что первым мужчиной, который с помощью хирургической операции превратился в женщину, Кристин Йоргенсен, был Джордж Уильям Йоргенсен – младший, рядовой американской армии из Бруклина. Что-то в этом мимолетном абзаце – в нем говорилось, что Вегенер был художником и что осуществить переход ему помогала жена, – пробудило мое любопытство. Почему этот человек не вписан в историю? Каким он был? А его жена? Как эта перемена сказалась на их супружестве?
