В этом новшестве нет ничего нового. Алгоритмическая мысль предшествовала греческому изобретению геометрии и вновь возникла в Европе с Паскалем и Лейбницем, которые изобрели по арифмометру и, как и Девочка с пальчик, пользовались псевдонимами. Эта революция, сколь решительная, столь и скромная, осталась незамеченной философами, вскормленными наукой и словесностью. В эту эпоху между геометрической формальностью – науками – и личной реальностью – словесностью – заявил о себе новый способ познания людей и вещей, ранее опробованный в медицине и в праве, равно стремившихся объединить юрисдикцию и юриспруденцию, больного и болезнь, частное и универсальное. Так и появилось наше новшество.
С тех пор на процедуре и алгоритме были основаны тысячи эффективных методов. Прямая наследница догреческого Плодородного полумесяца[15], персидского ученого Аль-Хорезми, писавшего на арабском, Лейбница и Паскаля, – сегодня алгоритмическая культура подчиняет себе области абстрактного и конкретного. Словесность и науки проигрывают извечную битву, начавшуюся, как мне приходилось говорить, в платоновском диалоге «Менон», где геометр Сократ высказывает презрение к рабу, который вместо доказательств использует процедуры. Сегодня я называю этого безымянного прислужника Мальчиком с пальчик: он одолевает Сократа! Тысячи лет спустя презумпция компетентности возвращается!
Новая победа старых процедур связана с тем, что алгоритм и процедура опираются на коды… Мы возвращаемся к именам.
Код[16] – вот термин, во все времена общий для права и юриспруденции, с одной стороны, и для медицины и фармакологии – с другой. Сегодня им также пользуются биохимия, теория информации, новые технологии: код относится к знанию и деятельности в целом. В прежние времена чернь не понимала в юридических и медицинских кодах: их письменные формулы, пусть и открытые для всех, могли прочитать только ученые. Код походил на монету с двумя несовместимыми сторонами, орлом и решкой: он был доступным и секретным. С некоторых пор мы живем в цивилизации доступа. Языковым и познавательным выражением этой культуры как раз и становится код, который дает доступ или его запрещает. Поскольку же код устанавливает набор соответствий между двумя системами, переводимыми одна на другую, у него по-прежнему есть две стороны, необходимые нам в среде свободной циркуляции потоков, новизну которой я описал выше. Чтобы сохранить анонимность и в то же время оставить доступ свободным, нужно использовать код.
Впрочем, код – это конкретный живой человек, данный индивид. Кто я есмь – уникальный, индивидуальный и вместе с тем родовой? Неопределенный шифр – дешифруемый и недешифруемый, открытый и закрытый, общительный и застенчивый, доступный-недоступный, публичный и частный, интимный, сокровенный, порой вообще лишенный я и в то же время выставленный напоказ. Я существую, следовательно, я – код, исчислимый и неисчислимый, как золотая иголка, таящая свой блеск в стоге сена. Сколько, допустим, знаков в моей ДНК, открытой и закрытой, зашифрованной в моей плоти, личной и публичной, как «Исповедь» святого Августина? Сколько пикселей в «Джоконде»? Сколько битов в «Реквиеме» Форе?
Медицина и право издавна пестовали идею человека как кода. Сегодняшние знания и практики, чьи методы основаны на процедурах и алгоритмах, ее подтверждают. Из кода рождается новое ego. Личное, интимное, сокровенное? Да. Родовое, публичное, открытое? Да. И такое, и другое – двойное, как уже было сказано о псевдониме.
Древние египтяне, как считается, различали, подобно нам, тело и душу человека, но помимо этого дуализма верили в Ка – двойника. Мы умеем воспроизводить тело вовне средствами науки, экранов и формул; мы умеем описывать сокровенную душу – в исповеди, как у Руссо: сколько там знаков? Могу ли я так же воспроизвести своего двойника, сделать его – таинственного и секретного – доступным и открытым? Достаточно его закодировать. Распространив, скажем, формат карты «Виталь»[17] на все возможные данные, интимные, личные и общественные, создадим себе Ка, универсального двойника – открытый и закрытый, публичный и сокровенный без противоречия кодовый паспорт. Что может быть естественнее? Пусть я пытаюсь мыслить от себя лично, говорю-то я на общем языке.
