– Ну, при чём здесь вуайеризм! – Климов берёт в руки посыпанную сахаром булку в виде сердца и сосредоточенно в неё вглядывается. – Я говорю о способности любоваться женской красотой не только летом, когда всё понятно, но и вообще, в любое время года – что для нашей страны, как ты сам понимаешь, очень важно…
Забыв про булку, Климов мечтательно воздевает большие тёмные глаза к потолку.
– …и способность эта, – продолжает он, – развивается ещё с молодых ногтей, с самого пионерского детства…
– И ты, разумеется, в этой способности весьма преуспел, – вставляет Востоков.
– Ну да, – беззаботно отзывается тот, – а ты будто одноклассниц не разглядывал на торжественных линейках?
– Бывало, – уклончиво отвечает Востоков, – только я терпеть не мог эти торжественные линейки, равно как и остальные школьные торжественные мероприятия.
– А вот я их просто обожал! – восклицает Климов. – Девочки приходили в белых рубашках, через которые, если очень постараться, можно разглядеть лифчик! И главное, там можно было увидеть всю школу скопом, включая старшеклассниц.
Я одобряюще киваю: помню прекрасно, как засматривался на одну комсомолку с формами, кажется, Лену Куцкую…
Неожиданно цепкий взгляд Игоря нацеливается на пакет с булками, которые принёс Климов.
– Гарри, а что это там такое жёлтое? – спрашивает он. – Конверт, что ли?
Климов, предварительно облизав один за другим сладкие после булки пальцы, за самый уголок извлекает из кучи булок жёлтый конверт.
– Да, на охране нашёл, – сообщает он, – там сплошные иероглифы, но наш адрес по-английски. Я подумал, что…
– Так чего ж ты молчал, сукин кот! – взрывается Востоков. – Валера, быстро вскрывай и переводи!
Конверт моментально оказывается у меня. Действительно, сплошные иероглифы. «Nautchny proezd» и прочее рядом с ними смотрятся жутковато. Дёргаю за небольшой красный язычок под надписью «open here», и конверт раскрывается сам собой.
– Вот, сволочи, – восхищается Климов, – а наш пока разорвёшь…
Внутри оказывается каталог и один-единственный лист из очень тонкой белой бумаги, сложенный втрое. Раскрываю.
– Ну? – из-за моего левого плеча подаёт голос Востоков.
– Чего там? – вторит Климов, нависший над правым.
Казавшаяся ещё полгода назад неприступной, японская крепость под названием «Китагава оптикал», наконец, пала. Мистер Ямамото внял-таки переведённым мной доводам наших директоров и предоставил-таки фирме «Регейн» эксклюзивное право на продажу своих оправ на территории нашей необъятной родины и окрестностей, о чём и сообщил нам по почте.
– Полная победа! – заключает Востоков. – Вот что значит настойчивость и вера в собственные силы. Что я вам говорил: нельзя так рано сдаваться! Это же чёртова Азия! Я же вам всем говорил, а вы не верили!
– Всё-таки мы их заломали! – вторит ему Климов. – Честно говоря, я уже не верил, но мы сделали это! Мы с тобой лучшие, Гарри!
Их радость вполне понятна: представлять на нашем рынке такую фирму, как «Китагава» – очень круто. Теперь у моих руководителей появилось то, чего нет ни у кого в Москве, да и во всей остальной стране – тоже. И цену на это что-то они могут задирать как угодно – всё равно купят.
– Выше нас – только звёзды! – возбуждённо басит Климов.
– Круче нас – только яйца! – соглашается Востоков.
Давно я не видел обоих в таком приподнятом расположении духа. Мне тоже приятно: как-никак я тоже имею отношение к победе – и посему решаюсь использовать сложившийся момент в личных целях.
– Господа генеральный и коммерческий директора, – вклиниваюсь я во взаимную аллилуйщину, – не кажется ли вам, что и я, скромный толмач, также внёс свою небольшую лепту в общую победу и смею рассчитывать на хотя бы незначительную, но всё же осязаемую прибавку к ежемесячному денежному довольствию. Иными словами, премию…
Думаю, если бы я попросил обоих директоров раздеться догола и станцевать в таком виде польку «Трик-трак», выражение их лиц было бы менее удивлённым.
– Гар-р-ри, я не ослышался: наш мальчик, которого мы с тобой вот уже почти год учим уму-разуму, просит у нас с тобой денег? – картавя, спрашивает своего тёзку Востоков.
