Полёт Наташи на поролоновом борове происходит чуть менее эффектно, в основном из-за того, что хряк напоминает Хрюшу из передачи «Спокойной ночи, малыши», но зато у Наташи оказывается всё в порядке с формами, а телесного цвета купальник практически ничего не скрывает, особенно если смотреть в бинокль.
– Мне-то хоть дай посмотреть, лихоимец, – ноет под ухом Дон Москито, щипая меня за локоть.
Диалог же Маргариты и неизвестного мне актёра, игравшего Воланда, в интерьере квартиры № 50 дома 302‑бис по Садовой улице, практически сводит на ноль всё впечатление о спектакле. Гиена Львовна страшно переигрывает. Ей, постбальзаковского возраста даме, безусловно, хочется показаться зрителям молодой и полной любовных сил женщиной, и желание это, вероятно, настолько сильно, что играет она не на тридцать, а лет так на шестнадцать-семнадцать – в результате чего получается эдакая Лолита на пенсии. Лишь Воланд с Бегемотом, безукоризненно разыгрывающие сцену с шахматной партией, спасают картину от провала.
– Фу, противно смотреть, – голосом Фрекен Бок комментирует происходящее Дон Москито.
Приготовления Маргариты к балу скрываются от публики громадной белой ширмой, так что зрители могут наблюдать довольно забавный театр теней, где Гиену Львовну снова заменяет дублёрша с хорошей фигурой. Прежде чем завести за ширму, слуги дьявола надевают на «приму» отсутствующую в романе золотую маску, зарывающую две трети лица.
– Наверное, чтобы никто не заметил подмены, когда оттуда выйдет кто-то более подходящая по возрасту, – предполагает Дон Москито.
– Будем надеяться, что будет та, которая сейчас за ширмой, – говорю я.
– О, да! – соглашается он.
Наконец, ширму убирают, и в центре сцены, на небольшом возвышении, появляется Маргарита в длинной, до полу, чёрной накидке с опущенным капюшоном. Лица из-за капюшона и маски не видно вовсе. Окружённая воландовской свитой, в этом наряде она похожа на монахиню, попавшую в ад. Сам прародитель зла в каком-то затрапезном наряде, но зато при шпаге, стоит чуть поодаль.
По залу прокатывается сокрушительное «Ах!..», когда сорванная, словно порывом ветра, накидка слетает с Маргариты прочь. Несмотря на протесты, припадаю к биноклю, и… на том самом возвышении, в обществе потусторонних бандитов, вижу прекрасную голую девушку. Прекрасную до такой степени, что мне больно на неё смотреть. При этом нагота её кажется абсолютно уместной и совершенно не смущает – вероятно, срабатывает эффект, который чётко отделяет красоту от похабщины. Только через несколько секунд (или минут) я замечаю, что на ней, кроме маски и парика, надеты крохотные черные трусики.
– Ничего не скажешь, хорошо подготовилась к балу, – тихо произносит Дон Москито.
– Настоящая королева! – вырывается у меня.
Сцена бала я практически проходит мимо меня. Я всё время смотрю только на Маргариту – и не могу налюбоваться. Гости появляются откуда-то из темноты слева, их представляют королеве, Коровьёв с Бегемотом во всеуслышание заявляют, что они в восхищении, а я всё смотрю и смотрю. Мне даже всё равно, прибывают ли дамы, как им положено по книге, обнажёнными. Я весь без остатка поглощён прекрасной Маргаритой.
Но на последнего гостя я всё же обращаю внимание. В образе барона Майгеля – в чёрной паре и белоснежной манишке – на сцене появляется Че, которого хорошенько пошатывает. Взявши друга в прицел, я замечаю, что он, ко всему прочему, невероятно бледен.
«Интересно, как это ему удалось так глубоко войти в образ?» – думаю я.
– А! Милейший барон Майгель! – восклицает Воланд.
Че отвешивает ему неловкий поклон и пятится назад.
– Милый барон, – продолжает Воланд, – был так очарователен, что, узнав о моем приезде в Москву, тотчас позвонил мне, предлагая свои услуги…
В ответ Че, как мне кажется, несколько натужно улыбается и снова кланяется.
– Да, кстати, барон, разнеслись слухи о чрезвычайной вашей любознательности…
– Посмотри-ка на Серёжу, – обращаюсь я к Дону Москито, – тебе не кажется, что…
А в ответ, прямо как у Владимира Семёновича, тишина. Моего друга, как будто тут и не было вовсе.
Некоторое время я пребываю в нешуточном замешательстве, затем начинаю успокаивать себя мыслью, что ему, возможно, просто приспичило, и он решил спуститься вниз, в туалет. Ещё какое-то время я размышляю: не пойти ли за ним, но решаю всё же досмотреть спектакль до конца.
