— Ни из чего я не исхожу, — перебила она.
— … взгляда на жизнь, — безмятежно продолжал я, не реагируя на ее реплику. — Так вот, при наличии стабильно одинаковой температуры и достаточного количества питательной среды микробы становятся чрезмерно страстными. Действительно…
Она подняла вверх руку и двинула ее внутренней стороной ладони в мою сторону, точно хотела затолкать эту пространную тираду обратно мне в рот.
— Довольно молоть чепуху. Речь у вас, конечно, бойкая, но это бесполезная ложь, потому что никого не задевает. Скажите честно, вам известно хоть что-нибудь о микробах?
— Нет.
Ее глаза заблестели.
— Как вы в пору вашей учебы в колледже добивались того, чтобы вас не щелкали?
— Я бы не желал вдаваться в это… если уж честно.
— Я хочу узнать правду и надеюсь, что вы посвятите меня в свою тайну.
— Я включал в действие свои мозги. Меня называли язвой, — сказал я. — Любой человек обязан постоять за себя. Если природа в чем-то обделила его, то в чем-то ином, как бы в порядке компенсации, одарила с лихвой. Я хорошо просчитываю логические комбинации. Всегда. Если кто-то пытается обидеть меня, я нахожу способ заставить его прекратить свои поползновения, и прежде, чем я успеваю довести свою защитную акцию до конца, он уже раскаивается в том, что предпринял столь неосторожную попытку. Если меня доводят до известного предела, я не гнушаюсь бить ниже пояса. Мне кажется, даже получаю от этого удовольствие. Таким уж я создан. Все коротышки склонны к тому, чтобы быть язвами. Ну а теперь, когда вы повеселились за мой счет, я ухожу. Я не терплю, когда надо мной потешаются. Когда-нибудь вы почувствуете, что эта забава дорого вам обошлась. Я разработаю план и сумею рассчитаться даже с вами.
Она вздохнула. Не астматическим вздохом усталой грузной женщины, но вздохом человека, почувствовавшего вдруг огромное облегчение. Сняв трубку с телефонного аппарата, который стоял у нее на письменном столе, повелительно отчеканила:
— Элзи, Дональд Лэм принят в агентство. Очисти помещение от этих балбесов. Повесь на дверь объявление, что вакансия закрыта. Дневная норма по приему остолопов и так с избытком превышена.
Она небрежно бросила трубку на рычаг, выдвинула ящик, достала какие-то бумаги и начала читать их. Спустя несколько мгновений я услышал скрип стульев и приглушенные звуки из приемной — это секретарша выпроваживала неудачливых претендентов.
Я все еще сидел, совершенно опешивший от столь неожиданного для себя поворота, и ждал, что последует дальше.
— Деньги есть? — ворчливо спросила толстуха.
— Да, — сказал я, а потом, спустя секунду-две, добавил, — чуть-чуть.
— Сколько чуть-чуть?
— Достаточно, чтобы не протянуть ноги, — гордо заявил я. — На некоторое время хватит.
Она посмотрела на меня поверх своих бифокальных очков и с упреком произнесла:
— И опять врете совсем по-дилетантски. Вышло даже хуже, чем про микробы. Рубашка на вас никудышняя. Купите новую. За восемьдесят пять центов. Галстук выбросьте на помойку. Можно приобрести вполне сносный за двадцать пять, максимум тридцать пять центов. Почистите как следует башмаки. И к парикмахеру непременно сходите. Замените носки, наверняка дырявые. Есть хотите?
— Все в порядке, — сказал я.
— Только, ради Бога, не надо со мной притворяться. Взгляните на себя в зеркало — не мужчина, а рыбина какая-то сушеная. Щеки ввалились, под глазами мешки, живот к хребту прилип. На что угодно готова биться об заклад, что уже с неделю на одной воде сидите. Идите и плотно позавтракайте. На это у вас уйдет, будем считать, до двадцати центов. И потом, очень прошу вас, обязательно приведите хотя бы в относительный порядок ваш костюм, но этим вы займетесь уже завтра. С этой минуты вы работаете на меня, и я бы хотела, чтобы вы не возомнили, будто можете шляться по магазинам в рабочее время. Я выдаю вам аванс в счет вашего жалованья, и упаси вас Господь улизнуть с ним. Вот, держите, здесь двадцать долларов.
Я взял протянутые мне деньги.
— Ладно, — сказала она, — возвращайтесь сюда к одиннадцати. Все. Можете идти.
Когда я уже почти дошел до двери, она громко крикнула мне вдогонку:
