Она издала слабый сдавленный звук, а я опустил свою правую руку и крепко прижал ее лицо к своей груди. Ребром левой руки я ударил ее по правой кисти, удар пришелся на основание ее большого пальца. Пистолет отлетел на пол. Она ерзала лицом по моей груди и, по-моему, пыталась кричать.
Она попыталась лягнуть меня и при этом потеряла свое шаткое равновесие. Вскинула руки, чтобы вцепиться ногтями мне в лицо. Я перехватил ее кисть и стал заводить руку ей за спину. Она была очень сильна, но я был намного сильнее. Тогда она решила обмякнуть, рассчитывая, что моя правая рука, обхватившая ее голову, не выдержит веса всего ее тела. И я действительно не сумел удержать ее одной рукой. Она начала опускаться вниз, и мне пришлось нагнуться над ней.
Мы шаркали ногами, пыхтели, и даже если половая доска и скрипнула, я бы все равно этого не расслышал. Мне показалось, что кольцо портьеры вдруг звякнуло о прут. Я не был в этом уверен, и у меня не было времени задуматься над этим. Вдруг слева от меня, чуть сзади, за пределами зоны четкого зрения, неясно обрисовалась человеческая фигура. Я понял, что это мужчина, высокий мужчина.
Это было все, что я понял. Сцена взорвалась огнем и тьмой. Я даже не сообразил, что меня ударили. Огонь, тьма и перед самой тьмой — мгновенная вспышка тошноты.
Я вонял джином. Не как-нибудь там слегка, словно я принял четыре-пять рюмок зимним утром, чтобы легче было выбраться из постели, — нет, ощущение было такое, будто Тихий океан состоял из чистого джина, а я сиганул в него с корабельной палубы вниз головой. Джин был у меня в волосах и бровях, на подбородке и под подбородком. И на рубашке тоже. Я вонял, как десять дохлых жаб.
Я был без пиджака. Я лежал навзничь рядом с кушеткой на чьем-то ковре и глядел на картинку в рамке. Лакированная рамочка, из дешевого мягкого дерева, а на картинке — часть жутко высокого бледно-желтого виадука, а по этому виадуку блестящий черный паровоз тащит цепочку вагонов цвета берлинской лазури. Сквозь одну из величественных арок виадука просматривается просторный желтый пляж, усеянный распростертыми купальщиками и полосатыми пляжными зонтами. Три девушки с бумажными зонтиками гуляют на переднем плане, одна в светло-вишневом, другая — в голубом, третья — в зеленом. За пляжем выгибается залив, синея куда больше, чем полагается синеть любому заливу на свете. Залив прямо- таки истекает солнечным сиянием и густо усыпан выгнутыми белыми парусами. За пределами внутренней дуги залива возвышаются три гряды холмов, выдержанные в трех строго противопоставленных цветах: золото, терракота, лаванда.
В нижней части картины большими буквами напечатано:
ПОСЕТИТЕ ФРАНЦУЗСКУЮ РИВЬЕРУ В «ГОЛУБОМ ЭКСПРЕССЕ»!
Ну что ж, самое время обдумать этот благожелательный совет.
Я поднял вялую руку и пощупал затылок. На ощупь он ощущался как нечто кашеобразное. Прикосновение возбудило волну боли, дошедшую до самых подошв моих ног. Я застонал, но профессиональная гордость — вернее, то, что от нее осталось, — заставила меня переделать стон не то в ворчание, не то в хрюканье. Я медленно, осторожно перекатился и очутился носом к носу с ножкой опущенной двуспальной кровати, точнее, одной ее половинки; вторая половина кровати была утоплена в стене. Завитушки узора на расписном дереве были мне знакомы. А картина висела над кушеткой, поэтому я ее раньше не видел.
Когда я переворачивался, квадратная бутылка из-под джина скатилась с моей груди и стукнулась об пол. Она была прозрачна и пуста. Никогда бы не поверил, что в одну бутылку может вместиться такое количество джина.
Я подтянул под себя колени и постоял ка четвереньках, принюхиваясь, как собака, которая не может доесть свой обед, но ни за что не хочет с ним расстаться. Я помотал головой. Больно. Я опять помотал головой — все еще было больно. Я медленно поднялся на ноги и обнаружил, что я разут.
Туфли валялись у плинтуса, носы глядели в разные стороны. Я устало натянул их на ноги. Сейчас я был беззубым стариком. Я спускался в долину по своему последнему долгому склону. Однако один зуб у меня остался. Я нащупал его языком. Я знал, на кого у меня этот зуб. На нем джин вроде не чувствовался.
